Лирические произведения | страница 37

На первую страницу

я сдвинул скобку,

снял затвор,

пружину вынул,

вырвал ствол,

стальную сволочь

мял и рвал,

развинчивал

и вынимал

из самой малой части

часть…

Сейчас

он сам умрет,

сочась

холеным маслом льна —

его слюна;

лишь лязг

да бряк,

разобранный добряк —

лишь грязь,

грозящий брак

кусков стальных…

О, убежать,

уснуть от них!..

Да, лишь бы сон —

и я спасен!

Спит сын

и видит грудь во сне.

Голос любимой

пел

во мне.

«Смотри живи…» —

напоминал.

Вот беленький,

как школьный мел,

бай-бай, и спатки —

люминал…

Да…

Три таблетки

в три глотка…

Мне три годка…

Пополз щенком

под стол,

под свежую сосну.

Коснулся

наволоки щекой

и

камнем

вниз

пошел

ко сну.

На самом дне,

на травах снов,

я снова

рядом

шел с тобой

тропой

в цветы,

в дыханье сна.

И снова —

не «она»,

а «ты»!

Мы шли

в сплошной ромашкин луг,

луг был

как хоровод подруг,

как сбор

в «День белого цветка»

в пользу чахоточных больных.

Мир белых солнц!

Ты ходишь в них,

цветам не больно —

так легка.

И машет нам

ромашек луг.

Мы шли,

не размыкая рук,

и я тебя просил:

— Нет сил

мне жить, родная,

без тебя,

дозволь с тобою

вдаль пойти,

нам по пути… —

Ее глаза

мне жалко бросили:

«Нельзя».

Мы вышли вдруг

на новый луг, —

луг незабудок

начал цвесть;

трудом

голубоглазых швей

он в крестик шведский

вышит весь

и весь —

в цветочную пыльцу.

Перейти на страницу