С неба валил мокрый снег. Потом за какие-то полчаса всё подмерзало. И опять снег, И снова гололедица. Иногда для разнообразия шел дождь… Перевод пришел в конце ноября. На почте мне выдали двести пятьдесят долларов рублями. Я впервые в жизни держала в руках такую кучу денег… Он мог бы купить себе… Неважно что — всегда найдется что купить… Я пришла домой, спрятала деньги, упала в койку, и — заснула. Естественно, мне приснился сон…
Вода была холодной. Черт, она была просто ледяной! Как плыть? Куда плыть? Зачем? Я тоскливо оглянулась, ища сочувствия у общественности… С общественностью что-то было не так. Какие однако жестокие вы говнюки! Засранцы с невинными ресницами… Да кто вы такие, черт подери? Чего уставились — дураков не видели? Или я вам должна чего? Да нет, не припоминаю… Злые, злые! Если вернусь — больше никогда! Зашью передницу, руки не подам, на другую сторону улицы — знать не знаю! Господи, да что ж это у них такие глазки-то масенькие, а? Прям какие-то дверные глазки! Вижу знакомое лицо… Николаша! Коленька! Колечка! Солнышко мое! Николаша поднимает воротник и ободряюще скалится: «Выше нос, Кассандра! Одна нога здесь — другая там! Вот вернешься — эх гульнем! Я уже и столик заказал…» Боже, он сошел с ума… И кретину ясно — я не вернусь. Противоположный берег вытянувшегося аппендиксом озерка, щербато прикушенный паутинным лесом, не манит, ой не манит… Я подозреваю, что там и не берег вовсе, а трясина вонючая. Так и кишит пиявками, гадюками и прочей голодной тварью. Как увижу пиявку — сразу Гоголя чокнутого вспомню… Я умру, умру! Неужели вам все равно? Я уже прямо рот открыла сказать: «Вы что? Я же сдохну сейчас!» Но не сказала ничего — голос совершенно пропал… Я отвернулась и камнем — в пылающую воду… Ну и сон! Охренеть, правда?
Литовец написал на бланке перевода липовый адрес (улица Путина — как мило!), а я совершенно не понимала, что мне делать с этими деньгами. Большие сами по себе, они терялись в потемках моего умственного истощения… Недели две я молчала, как большевик на допросе — это я-то, за сорок лет встретившая всего двух человек, не уступавших мне в болтливости! Что-то всегда напоминает…
В последний раз я избражала героического большевика в декабре… какая разница какого года. Мы жили тогда в расселенке на Манежном, долго жили — недели три. В восемь утра дочь ушла в школу, а через пару минут… (далее небольшой провал в памяти)… дэ-вуш-ка, метры — это деньги, а деньги, дэ-вуш-ка, это асфальтовый каток… Вы понимаете, дэ-вуш-ка? Расслабьтесь, я всё понимаю — я понимаю намного больше, чем бы хотелось… Я сижу в проходной комнате и курю одну за одной, мне легко и просто дышать, я совершенно спокойна… Дети? Какие дети? У меня нет детей. У меня их и не было никогда — разве я похожа на идиотку?… Они смотрят на спящего младенца — я сама не знаю, как здесь появился ребенок, но ребенок — он и есть ребенок, твой, чужой — какая разница? Нет, это не мой — он здесь просто живет… «Дэ-вушка, мы дадим вам неделю…» Спасибо, но мне не надо. «Хорошо — две недели». На какого черта мне ваши две недели? Заберите себе нахуй эти две недели! Чаю не хотите? А может быть кофейку? А может вкусненько перепихнемся, молодая горячая восточная кровь? Мальчики, я вас люблю! Мальчики, куда же вы! Блин… Я стала невкусная, совсем невкусная — даже черножопые меня не хочут…
