Солнце на моих ногах | страница 58
Обнажается матрас, коричневатые следы крови обрисовывают силуэт ребенка, который никогда не родится. В этой постели мужчины умирали ради фальшивки, так и не сумев кончить… И меня тошнит, когда я думаю о том, кому это удалось. Свет едва проникает сквозь стекла, загаженные так, что стали непрозрачными. Она отцепляет выцветшие из-за света шторы и опрыскивает все четыре окна голубой жидкостью из распылителя. Вскоре под ее тряпкой мало-помалу появляется внешняя жизнь. За оконными рамами начинают двигаться люди в разноцветной одежде, желтой, красной, зеленой, цветастой, полосатой, со вспышками золота и серебра, и ей впервые кажется, что стеклянная коробка – с другой стороны.
Оказывается, Большая живет в оживленном квартале.
Жила.
Всеми возможными тряпками чистить, драить, дезинфицировать. Но она напрасно трет, ничто не стирается – ни одиночество, ни стыд, ни это проклятое время, которое никуда не уходит, и все эти актинии, которые никак не хотят распускаться, когда в них нуждаются, глупые растения, прячущиеся в животе, бесполезные и неблагодарные – она бы так хотела сказать, надо это сказать, пока возможно, сказать Маме «Я тебя люблю», Большой «Я тебя ненавижу», молодому человеку «Я существую», но она никогда ничего не говорила, никогда ничего не делала, никогда ничего не могла, я вечная бетонная тумба на дне озера с привязанным к ней трупом девочки.
Тогда она трет еще сильнее, стирает Большую, истребляет, уничтожает ее. Но сестра упрямо сопротивляется, как пригар на дне кастрюли.
Все чисто, опрятно, расставлено по местам.
Маленькая садится на пол, удовлетворенная проделанной работой, и осматривается.
Все тут будет заново покрашено и обставлено уже кем-нибудь другим. От Марго не останется ни следа, и новый жилец никогда не узнает, что до него тут была помойка, что пол, по которому он будет ходить, царапала своими когтями гиена с человечьим именем; никогда не узнает, что эта гиена вскоре станет всего лишь сказочным персонажем или же дурным сном, бумажной колдуньей, сгинувшей в земле. А на перилах крошечного балкона, где еще навалено столько барахла, будет брякать по ветру табличка ПРОДАЕТСЯ.
Покойся в мире, Большая: машина «Скорой помощи» приехала слишком поздно.
Теперь у ее сестры все как у служанок – белым-бело.
Я напротив высокой черной стены, которая вздымается до самого неба, гипсовый взгляд и гранитная кожа, стеклянный половой орган и паркетный рот. Марго была права: пачкать и разрушать – это способ существования. Среди незапятнанности становишься невидимкой. Незапятнанность – это небытие.