— Ребята! — взмолился он и спрятался под одеяло. — Ну, что вы!.. Некстати…
— Мы понимаем, — двусмысленно оскалился Лео. Он очень разглядывал ошарашенную Настю. — Однако…
— За покойную надо бы, — резюмировал Яцкевич.
— Может, завтра? Утро вечера мудренее? — сопротивлялся Самоваров, и ужасное видение стола-самобранки с подогнутой ногой накрыло его волной тошноты.
— По одной, — невозмутимо настаивал радист.
Самоваров сдался:
— Но только по одной! И ради Бога, стола не надо!
Он с отвращением выпил и глядел украдкой, как рядом пьет Настя, которая уже совсем проснулась и, к явному огорчению Кыштымова, вся подобралась под одеяло. Она глотала кучумовку, затаив дыхание. Когда чашка опустела, она жадно хватила ртом воздух и заплакала густыми физиологическими слезами. Какая милая девочка! Яцкевич сунул ей в рот, как дрессированному тюленю, кусочек соленого огурца, она послушно жевала и все поглядывала на Самоварова — правильно ли она делает? Милая!
— Ну, все! — решительно заявил Самоваров. Он не мог больше травить Настю кучумовкой. — Спокойной ночи и приятных сновидений.
— Я не помешаю? — вдруг спросил Юрочка вежливо, таким тоном, будто он только что ступил на порог, и опустился в самоваровскую раскладушку. Он был под нехорошим, сосредоточенным хмельком, опух и растрепался. Смородинки глядели решительно.
— Вы хоть в сторону подвиньтесь, — недовольно проворчал Самоваров, потому что Юрочка лег ему поперек живота, и он спиной, сквозь продавленный брезент ощутил неприятный холод и твердость пола. — Лучше на подоконник сядьте, а то раскладушка дохлая.
Юрочка любезно ссунулся Самоварову в ноги и достал из-за пазухи мятую тетрадку — тоненькую, школьную, в желтой обложке, с таблицей умножения на задней сторонке.
— Ну-ка, догадайтесь, что это такое? — он загадочно потряс тетрадкой.
Самоваров сообразил сходу:
— Это ваши стихи! Вы разносторонне одарены, я слышал.
— Нет, не стихи! Стихи тоже есть, но в другой тетради. А это? Догадайтесь? Досье!
— Какое досье?
— Я ведь был у следователя сегодня, — начал Юрочка. — Такой там козел сидит, Мошкин. Мальчишка противно смазливый, вроде нашего Андреева. И тоже глуп, как пробка. Я показание написал, что этот козел — нет, не Мошкин, а Генка — ее бил. Бил ведь? Вы сами вчера видели. И вас тоже, наверное, вызовут. Так вот…
Он потерял нить. Его глаза-смородинки заволоклись слезами, он скривил рот и забормотал:
— А ведь в этой комнате!.. Вот здесь, где сумка ваша стоит,
