Она с гордостью собственника обняла Самоварова. «Батюшки! да не считает ли она меня героем, способным на стрельбу, кикбоксинг и прочие ужимки и прыжки? Не думает ли, что супермена подцепила? Что мне же тогда делать? Как соответствовать?» — подумал он.
— Вот видите! — обрадовался Юрочка. — Нет, вы не думайте, я знаю, как это делается. Книжки-то читаю.
Он вынул из кармана несколько десятирублевых бумажек и даже немного мелких монеток и положил все это на розовое казенное одеяло, покрывавшее самоваровскую раскладушку.
— Что это? — округлил глаза Самоваров.
— Аванс. Задаток. Потом я смогу больше, с зарплаты! Вы знаете, чем… кем была для меня Таня. А этот козел!.. Там, в квартире, говорят, никаких следов, только Витя с Эдиком понатоптали. Говорят, прорабатывается сколько-то версий. Да разве у нас кого когда находят? А мне надо, чтобы его посадили!
— Кого?
— Козла этого, Карнаухова. Надо, чтоб его посадили! Сделайте это для меня!
И Юрочка двинул по розовому одеялу задаток. Самоваров взорвался:
— Да вы что, белены объелись? Уберите ваши деньги! Что за чушь! Выкиньте это из головы! С чего вы взяли, что это Карнаухов? С чего вы взяли, что милиция не разберется? С чего вы взяли, что я крутой Уокер и могу кого-то сажать? Я понимаю, вы расстроены, плакали и все такое… Но всему есть мера!
— Так вы отказываетесь проводить расследование?
— Господи, какое расследование! Заберите ваши деньги!
— А может, возьмете все-таки? Я вам и меду принесу. Вы подумайте, немножко подумайте сперва! А я — все, что имею… Лишь бы его посадили! Все, что имею…
«Сейчас пиджак малиновый предлагать начнет», — с тоской подумал Самоваров, а вслух сказал:
— Хорошо, хорошо! Возьмите пока деньги, а там видно будет. Ну вот, слезы опять! Фи! Идите к себе, поспите. Выпейте, что ли! А там видно будет…
— Вы оставляете надежду? — всхлипнул Юрочка.
— Если вы сейчас уйдете, оставляю.
Юрочка собрал деньги
— Вон еще возле подушкидесять копеек! идите, идите… На кухне Кыштымов сидит — вот и выпейте с ним, — торопил Самоваров.
Когда удалось наконец вытолкать Уксусова, Настя задумчиво сказала:
— А мне его жалко. Переживает. Видно, что очень ее любил.
— Ее все любили.
— А какая она была? Красивая? Жалко, я ее не видела.
Самоваров рассказал про давешние потасовки и про Таню — все, что знал.
— Надо же! — изумилась Настя. — Она, конечно, была необыкновенная.
— И допрыгалась, как верно заметили скорбящие. А нас к трем Шехтман в театре ждет. Касса пуста, премьера через две недели.
