— Мы так ничего и не добились, — сокрушалась Настя, когда они обменялись полученными сведениями на слякотном тротуаре в ожидании автобуса. — Ничего! Я уяснила лишь одно: скоро у меня сделаются уши пирогами, раз я так тебя люблю.
— Еще не поздно позаботиться об имидже и… — начал Самоваров.
— Поздно, поздно! Ничего уже не поделаешь. Придется изменить прическу.
— Не стоит. У меня будут пироги похлеще.
Они в тысячный раз за сегодня поцеловались — счастливые среди стольких несчастных. В Ушуйске на тротуарах обычно не целуются, и нечастые прохожие без интереса, но их рассматривали, а какая-то бабка с гроздью кошелок в каждой руке даже густо плюнула в их сторону. Они не обиделись. Сейчас их трудно было обидеть — счастье обезболивает. Это так знала мертвая теперь Таня, которую чье-то несчастье убило, чья-то, может быть, страсть, которая не смогла так скоро и бесследно выгореть, как страсть выгорать обязана.
— О ней думаешь? — спросила Настя.
— Не столько о ней, сколько о том, до чего трудно разобраться, что к чему.
— Трудно. Но ты, по-моему, убедился, что альфонс в плавках ей не звонил. Значит, единственный возлюбленный — не он. Он даже номера ее телефона не знает… Или такой хитрый?
— На вид глупый. Непритворно глупый. Все ушло в красоту, — подтвердил Самоваров.
— Вот видишь! Шехтман думает, что это был Геннадий Петрович. Зато Кыштымов уверен, что с Геннашей Таня говорила совсем другим голосом… А! Я вдруг подумала, что фиолетовая женщина ее убила! Она такая страшная, фанатичка! Фанатики легко убивают, это известно, да?
Самоваров рассмеялся:
— Ирина Прохоровна говорила по телефону мужским голосом? И Таня признала ее единственным возлюбленным? Это уже извращение какое-то, а Таня была нормальной ориентации — на мужиков.
— Ах, ты не понял! — глаза у Насти заблестели восторгом догадки. — Тут такая сложная комбинация! Если представить, что возлюбленный это Мумозин… Да погоди, не смейся, послушай! Мне он тоже страшно не нравится, такой бодливый, противный, но ведь он на Тычкова похож? Похож. Тычков же любимец женщин. Моя мама от него в восторге, и если Таня… Не смейся! Он ее любил! Ревновал так, что жирного есть не мог — ты же сам слышал. И вот Тане вдруг показалось, что Мумозин и есть единственный… Он к ней приходит. За ним крадется эта фиолетовая фурия. Она и телефонный разговор могла подслушать, только не с того конца, что Лео. И вот, когда художественный руководитель от Тани уходит, ведьма врывается в квартиру и душит соперницу. Что, страшно?
