Удивительно, но назавтра денег снова не было! Их потом не было никогда. Владислав совершенствовал свой торс, а по дороге заходил в супермаркет «Кучум» и приносил оттуда гору шелестящих пакетов. Ел он все красивое и красиво нарезанное кем-то где-то далеко. Таня, дочь уборщицы-алкоголички и черт знает кого, никогда не покупала таких цивилизованных продуктов, и пришлось объяснять ей, как это выгодно и удобно брать нарезанный хлеб в красивой пленочке. Ведь не придется тратить время на резку ужасной магазинной буханки! Очень дорого было Владиславово время. И он не ел ни картошечки с килькой, ни цыганского супа из всего, что осталось и попалось под руку. Зато он пил много и пива, и тоников, и соков, и всяких очищающих организм вод. Он любил держать в руке какую-нибудь красивую бутылочку и попивать из нее потихоньку. Особенно когда смотрел телевизор. А телевизор он смотрел всегда.
Таня от любви и отчаяния сходила с ума. Давно уже начался сезон, Таня вовсю играла в театре, читала всякую муру по радио, на местном телевидении рекламировала какие-то силикатные кирпичи и оконные рамы, но денег все равно не было. Каждый день не было денег. Никак не заводились! В ванной росли ряды благоухающих Владиславовых снадобий, количество и тонкость предназначения которых ввергали Таню в священный ужас. Она прекрасно помнила, что образец театральной элегантности Геннадий Петрович Карнаухов весело и быстро соскребал с мужественного лица мощную щетину, обильно обливался одеколоном — и все! Владислав же, чтоб одолеть свою недавнюю, молочную еще бородку, прибегал к помощи восьми флаконов, банок и туб, каждая из которых была чудом стиля и дизайна. Чем больше и элегантней был флакон, тем почему-то меньше, по чайной ложечке, помещали в него производители своего драгоценного зелья. Флаконы моментально пустели и заменялись полными. Особенно Тане запомнился один крем с дивным запахом горького бурьяна. Этот крем, несмотря на вполне безобидный вид, чудодейственным образом растворял всякий волосочек, портивший красоту на Владиславовом теле. Растворял, кажется, немного и саму кожу, потому что Владислав с головы до пят был гладок, будто полированный. Крем после растворения волосьев следовало соскребать стильной особой ложечкой. Владислав проделывал это с тщанием и даже доверял Тане скрести крестец, потому что не мог, выворачивая руку, добиться должной идеальности крестца. Таня любовалась завороженно и флаконами, и крестцом, а мысли ее неуклюже и непривычно скакали вокруг проклятых денег. Владислав ничего не требовал, не скандалил, но при критическом поредении шеренги туб в ванной или при угрозе скатывания к цыганскому супу и кильке — исчезал. Тане невыносим был вид постели, в которой нет шоколадного и атласного Владислава. Она тогда рыдала часами и билась головой о кресло, в котором он обычно со своей бутылочкой сидел, смотрел телевизор и вставал каждые двадцать минут, чтоб отлить бесконечно циркулировавшую в нем, свершавшую круговорот жидкость.
