— Я к тебе приду, — тихо сказал Ота. — Ты не очень устал?
В комнате Якимото пахло цветами, тонким сухим запахом книг, бумаг, цыновок и тем самым особым запахом помещения, в котором живут вещи и редко бывает человек. Якимото сбросил шелковый плащ, мягкий, эластичный, на тонкой резиновой подкладке. Снял ботинки и носки, в тазике обмыл ноги и, опустившись на подушку, стал ожидать прихода пастора.
Ота оставил у порога соломенные зори[13] и, запахивая широкие косые полы кимоно, сел против ученика и товарища.
Лампа освещала лицо Якимото, блестящие черные волосы, круглый лоб, очки, румянец, всегда напоминавший Ота цвет персика. Лучик света, попадая на стекла, растекался по ним, как дождевой поток в лощине. Свет делал глаза каменными. Ота подумал, что юноша похож на статую.
— Мы с тобой не беседовали шесть месяцев, — начал он. — Не находишь ли ты, что это слишком долгий срок для людей, живущих в одном доме и имеющих одинаковые мысли?
Ученик опустил голову и рассматривал несложный узор цыновки.
— Молчишь?
— Я думаю, — поднял голову Якимото, — надо встречаться чаще.
— Помнишь ли ты речь императора в мае 1895 года к солдатам и матросам империи? — поднимаясь на коленях, торжественно заговорил Ота. — Помнишь, он сказал: «Пять принципов должны вы соблюдать со всевозможной строгостью: верные, учтивые, храбрые, прямодушные и воздержанные, вы должны быть проникнуты цельностью и искренностью». Цельностью и искренностью! — повторил Ота. — Мне кажется, ты не совсем твердо помнишь эти слова, дорогие каждому японцу?
Якимото опять молчал, и Ота в тишине ясно услышал далекий гул пробегающего по Китайской улице трамвая и тонкий свисток дачного поезда. Ученик и друг ускользал. Это было нестерпимо.
— Я пойду, — сказал он, вставая с подушки. — Время позднее, и ты, действительно, устал.
— Подожди, — протянул руку Якимото. — Я признаюсь: последние месяцы я тебя избегал.
Пастор опустился на подушку. Но сейчас же выпрямил свое маленькое сухое тело, желая открыто и мудро принять удар. Провел языком по сухим губам и спросил, впиваясь глазами в каменные глаза друга:
— Разве я давал тебе какие-нибудь поводы избегать меня?
Якимото не ответил на вопрос.
— Я начинаю думать, что высокая обязанность человека на земле иная.
Он остановился, обдумывая, а Ота ждал с благосклонной улыбкой, хотя внутри у него все горело от боли.
— То, что я выскажу, для меня стало ясно недавно... Мы учим, что каждая человеческая душа заслуживает свое место на земле, не так ли?
