Ота вздохнул и протянул руку. Рядом на цыновке лежал сборник стихотворений «Кокин-вака-сю», то есть «Сборник древних и новых стихотворений».
Его составил из ста стихотворений поэт Ки-но-Цураюки в девятьсот втором году до европейской эры.
Ота развернул книгу и стал читать. Ничто так не утешает, как поэзия!
Цветы окутаны предутренним туманом,
И не увидеть их окраски.
Так хотя их аромат
Донеси до меня,
Весенний горный ветер.
А вот любимое стихотворение — поэтессы Оно-но-Комаци:
Особенно холодно.
Когда в пути
Ночуешь на скале.
Одолжи же мне
Свою меховую одежду.
Ота прочел его три раза, отдаваясь очарованию тонкой музыки настроения и слов:
Одолжи же мне
Свою меховую одежду...
Хорошо также и стихотворение Арихара-но-Нарихара. Поэт жил в девятом веке нашей эры.
Луны нет.
И весна не прежняя.
Один только я
Остаюсь все тот же.
«Весна не прежняя, — думал Ота. — Да, конечно. Все изменчиво; но ведь сердце человека должно быть постоянно, иначе оно ничего не стоит».
Во всех комнатах сразу заговорили большие стенные часы: одни — басом, серьезно и вдумчиво, другие — сочувственно поддакивая, а в комнате пастора зазвонили его любимые колокольчики.
В каждой комнате висели часы. Ведь это удобно: поднимешь голову — и знаешь время.
Десять часов.
И тут Ота уловил во дворе, за окнами и стенами, несомненный шелест шагов по каменистой тропинке.
Замер. Вот звуки тише, очевидно, человек повернул за угол.
А впрочем, он — не мальчишка, чтобы так ждать изо дня в день. Он отлично может обойтись и без любви и дружбы своего ученика! Он может жить сам собой и своим делом.
— Ах, вот... стук!
Ота поднимается одним движением и скользит к двери. Он босиком. Ноги у него темные, сухие, с длинными пальцами...
— Пожалуйста, пожалуйста!.. — говорит он тихим от разочарования голосом и кланяется. — Пожалуйста, уважаемый Яманаси-сан...
Яманаси-сан отвешивает хозяину не столь низкий поклон, какой требует вежливость, руки его слегка дрожат, голос отрывист.
— Здравствуйте, учитель... Я хожу сегодня по городу. Я взволнован... Вы знаете, нам некогда заниматься религией, и мы поручили это вам. Но здесь, на чужбине, в этой проклятой стране, особенно чувствуешь обаяние религии. Я пришел посидеть с вами полчаса.
Ота приятно улыбнулся, поклонился и с радостью заметил, что тоска его от присутствия чужого человека стала бледнее.
Они прошли в «канцелярию церкви», убранную по-европейски. Но ничего не было там напоминающего европейскую канцелярию. Цветы, картины, круглый стол под ковровой скатертью, альбомы, книги...
