Троян взглянул на великолепный оранжевый шар солнца, который брызнул целым каскадом огня, напоровшись на горный пик, и побежал вниз — в Хай Шэнь-вей.
Многочисленные лавки, лавочки и мастерские китайского города еще не закрылись. Правда, в шесть часов свистки милиционеров возвестили конец трудового дня, но если остальной Владивосток им и подчинялся, то Хай Шэнь-вей делал вид, что подчиняется. Только большие магазины на главных улицах для приличия прикрывали двери, и посетители должны были стучать, все же остальные, а также торгующие и ремесленничающие на открытом воздухе, в силу невозможности соблюсти это приличие, продолжали торговать и ремесленничать совершенно открыто.
Разносчики рыбы, зелено-алых сазанов, молочной плоской камбалы, жирной иваси, крабов, трепангов и осьминогов попрежнему сидели посреди улицы около своих круглых корзин.
Они мешали движению, но на это никто не обращал внимания.
Вдоль тротуаров на банках из-под керосина, превращенных в печки, стояли чугунные котлы, прикрытые тяжелыми деревянными крышками, выпускавшие тонкие хвосты пара. Тут отпускали желающим в маленькие мисочки белую, густую, мутную жидкость. В ней плавали внутренности рыб и животных, сдобренные перцем, луком, черемшой и сладкие на вкус.
В узких переулках под стенами домов расположились с лотками продавцы готового платья, деревянных острых густых гребней и крючков, которыми пользуются китайские парикмахеры для чистки ушей; рядом продавали бусы, открытки, папиросы, бобовые сахарные лепешки, рисовые пряники на меду и маленькие пирожки.
Здесь же сидели бродячие сапожники. Целый квартал занимали жестяники. Как и все ремесленники, они работали с раннего утра и до позднего вечера. В квартале стоял непрерывный грохот, и издали казалось, что по железным листам катятся тяжелые телеги.
Но сегодня торговали вяло. Сами торговцы, повидимому, мало интересовались своими делами. Зато столовые и харчевки были полны. Пестрые бумажные медузы над непрерывно открываемыми дверьми вздрагивали и шуршали всеми своими бесчисленными хвостами.
Троян повернул в узенький переулок. Поэт решил замечать все: возбужденные темные безбородые лица, особенности одежды, жесты, звуки чужого языка...
Ударил тяжелый, густой воздух: пахло луком, черемшой, кислым и сладким душком нечистот.
Около клуба Первого мая — Уи-те-ле-бу — тесно и шумно. Клуб возвышается двумя каменными этажами над базаром, красными водопадами плещут из окон полотна лозунгов, а на карнизах укреплены портреты Ленина и Сун Ят-сена.
