— Давай, ма, — сказал он. — Мы ж теперь как звезды. Надо отметить.
Они поели. Боря не скупился и даже взял матери для шика бокал вина. Она, смущенная и немного напуганная неожиданным проявлением внимания, не посмела отказаться и выпила до дна, хотя вино показалось ей ужасно кислым и вызвало сильную, переходящую в тошноту изжогу. Но она терпела, не в силах поверить своему счастью: сын стал с ней разговаривать.
— Ну, — спросил Боря, — как тебе, ма?
Она смущенно пожала плечами:
— Страшновато даже. Такие люди — раньше тока по телевизору. Ведущая эта. Актер, как его там…
— Ну а колдуны тебе как?
— Колдуны — оооо… — Мать не сразу нашлась со словами, которые могли бы выразить весь ее восторг. В голове ее во время съемок стоял туман. Ей казалось, что колдуны говорят какие-то правильные и удивительно важные вещи, которые она никак не может осмыслить. Но главным было то, что все они поддержали Бореньку, >и с сердца ее упал тяжкий груз.
— Те кто больше понравился? — спросил Боря.
— Цыганка, — не раздумывая, ответила мать.
Тут двух мнений быть не могло. Цыганка поражала воображение. Она была очень худой и отчетливо напоминала песочные часы с тонкой талией, широкой, колоколом, юбкой и копной густых, черных, волнистых, как использованная и распрямленная проволока, волос. Ее темные, жирно обведенные карандашом глаза смотрели остро и цепко, а слегка сутулые плечи добавляли ей сходства с настоящей колдуньей.
В руках Эльмы все время что-то с треском вспыхивало, от нее пахло дымом, серой и восточными специями. Когда цыганка стала говорить, у матери похолодело в груди — так точно она описывала все, что происходило с Борей: и первую аварию, и бомжа, и то, что случилось в тумане. Она, как ножами, бросалась короткими острыми фразами, грубый и низкий голос звучал убедительно и пугающе.
— Родственник у тебя есть, — сказала цыганка в конце и перевела взгляд с матери на Борю. — Завидует тебе.
Мать от неожиданности хватанула ртом воздух. Цыганка откуда-то знала про Стаса и его зависть, причин которой мать сформулировать не могла, но которую всегда подозревала.
— И машину он тебе сглазил.
Мать моргнула, испуганно схватилась за сердце. Цыганка вцепилась ей в запястье и тряхнула руку, то ли успокаивая, то ли приводя ее в сознание.
— Не бойся ничего. Сниму сглаз. Защиту поставлю. Никто до сына не дотянется.
Эльма пошла вокруг Фреда, жгла, шептала, курила и щелкала пальцами, а все остальные следовали за ней, как крысы за крысоловом. После ухода цыганки в душе у матери остались тревога и злость на Стаса.
