Дождь лил, как из ведра. Высоко над Костиной головой и внизу, в овраге, шумели, качались и размахивали мокрыми ветками деревья. Когда били молнии, ближний лес вставал вокруг белой стеной, а потом темнота разливалась на весь мир. Трудно было представить, что есть где-то города, специально оборудованные для людских удобств, есть тихие тёплые квартиры, увеселительные заведения, мягкие матрасы, тостеры, кофемолки, сладкий чай…
Да нет ничего этого! Есть только мрак, только льющиеся воды, грохот, лес, страх, зверьё в норах!
— Простите меня, — вдруг сказал Костя невидимым деревьям, которые качались вокруг него. — Я сделал нехорошее дело. Это неправильно, но я ни в чём не виноват. И я боюсь. Простите!
Он попытался скомкать и засунуть в тачку кусок плёнки, который покрывал тело старухи. Плёнка с непонятной силой рвалась на ветру из Костиных рук, будто хотела улететь вслед за трупом туда, откуда не возвращаются.
— Бежать! Бежать! — повторял Костя, борясь с плёнкой и плача дождевыми слезами.
Однако и умом, и неуместной, как всегда, совестью, и левой ногой, по которой от мокрого носка бежала волнами гусиная кожа, он понимал: бежать трудно, бежать долго, бежать не получится. Да и ни к чему!
Часть вторая. ДЕСЯТЬ ДНЕЙ
Этот день начался с надежд.
— Она ждёт тебя в полпервого, — сказал Андрей Замараев. — Дело на мази! Я ей тебя, Гладышев, расхвалил, как родную тётю. Анна молодёжь любит и роман твой возьмёт, как миленькая. Тогда и обмоем. Смотри, не зажми!
Замараев был поэт. Его печатали в газетах и даже показывали по телевизору. Поэтому сейчас, стоя на улице, он косил глазом и наблюдал, не узнал ли его кто из прохожих, не пялится ли на его звёздную физиономию.
Пялиться на Замараева можно было, даже ничего не зная о его славе: его лицо состояло из деталей, друг другу совсем не подходящих. Они остались, наверное, от нескольких разных проектов. Нос был выполнен в более крупном масштабе, чем лоб и глаза, а губы и того крупнее. Волосы на голове поэта росли дыбом, а уши стояли перпендикулярно щекам, поэтому Замараев считал свою внешность незаурядной и был очень ею доволен.
Он вообще всем был доволен. Наверное, поэтому ему так везло. Плодовит он был, как вирус, но и печатали его охотно. Даже премию «Дарование года» дали. Недавно он выпустил свой первый сборник. Называлась книжка незатейливо — «Свет в окошке». Это импонировало старшему поколению. Для приманки молодых обложка была ядовито-лимонной. На такой лимонной бумаге (а ещё на приторно-розовой и кисло-зелёной) печатают рекламные объявления, чтоб они были заметны на столбах и ели глаза издалека.
