— Как вы можете, Николаша! Вы! Вы! Вы разве когда-нибудь замечали за мной какие-то меркантильные происки? Никогда, никогда ничего мне не было нужно! Я работаю! Сама!
Она схватила со столика и затрясла у него перед носом шершавую дешевую папку, должно быть, с рукописью. На папке была небрежная надпись: Мих. Сидоров “Бывшее и раздумья”.
— Мне ничего не было нужно, а сейчас и подавно. Моя жизнь кончилась. Ничего, кроме него, у меня не было. Его нет — значит, ничего нет. А вы о чем? Эх, вы…
Она вытащила из ящика стола флакончик с валерьянкой, налила воды в стакан, но руки ее так тряслись, что она сунула флакончик Самоварову:
— Накапайте тридцать!
Николай послушно накапал, и пока она пила, трудно и громко глотая, он говорил:
— Ну что вы так, Инна! Мы же договорились, что будем репетировать, и только. Обо всем этом — и сверх того! — у вас другие будут спрашивать, и вам надо учиться отвечать. Не очень пока выходит, но вы успокойтесь, подумать время еще есть. Лучше скажите, видели вы там, в мастерской, браслет, который…
Самоваров замялся, потому что надо было говорить про мертвую руку, про то невероятное и страшное, что случилось, а Инна еще держала в руках стакан с валерьянкой и отмазанные к вискам слезы еще не просохли. Тем не менее, ответила она спокойно:
— Это мой браслет. Как он там оказался? Я удивилась. Я уж и забыла про него, сто лет на глаза не попадался.
— Где же вы его хранили?
— Хранила — это слишком громко сказано. Тоже мне драгоценность! Валялся здесь, в столе, в шкатулке с безделушками: у него замок сломался… Года уж полтора назад. Игорь отдал чинить Боровских, ювелиру из бывшего Худфонда, приятелю своему. И что, вы думаете, этот алкаш-Фаберже придумал? Просто запаял намертво, и всё. Надеть браслет стало невозможно, разве что два пальца просунуть. Попробуйте при случае. Переделывать не было смысла, вещь все равно уже испорчена, а выбросить жалко. Так и валялся…
— А когда вы его последний раз видели в шкатулке?
— Не помню. Такие вещи не замечаешь; украли бы — не обратила бы внимания. Так ведь и украли! Но как он оказался в мастерской? Чушь какая-то.
— Не чушь, — вздохнул Николай. — Видимо, убийца хотел, чтобы подозрение пало на вас. Он, конечно, не знал, что браслет нельзя носить. Но меня другое занимает: помните все это битое стекло в мастерской? Не знаете, когда стол опрокинули? И кто?
— Вечером, когда мы… то есть, я… выходила из мастерской, все было на месте. Шума и грохота я не слышала, но ведь мы с Владимиром Олеговичем довольно долго беседовали в чулане… Боже мой, зачем меня понесло в этот проклятый чулан?! Я бы могла…
