Инна, еще дрожа и вцепившись в куртку Самоварова, не удержалась, оглянулась на мертвого Кузнецова и вдруг рванулась к нему. Неужели только сейчас штуку заметила? Самоваров ее удержал:
— Ничего нельзя трогать!
Она удивленно подняла брови и пожала плечами, но снова обниматься с Самоваровым не стала. Она все оглядывалась на тот блестящий предмет, что лежал недалеко от вывернутой руки мертвеца. Это был широкий серебряный браслет с какими-то подвесками. Кузнецов никогда не носил ни браслетов, ни колец, ни серег, но эта побрякушка демонстративно мерцала рядом с его ладонью, будто он, падая, выронил ее. Самоваров не сводил глаз с Инны. Ее лицо выражало не испуг, а лишь тупое удивление.
— Валерик, — наконец решился Самоваров, — будь добр, спустись вниз и глянь, все ли там на месте и что поделывают. Ничего не говори пока. Дверь эту мы запрем на ключ. Хорошенькие же дела!
Он еще раз окинул взглядом мастерскую, но не заметил ничего нового и странного, кроме фигуры Валерика, послушно шаркающего к выходу.
— Дружок, — окликнул его Самоваров. — Ты бы хоть брюки надел, что ли.
Валерик удивленно посмотрел на свои худые голые ноги в расшнурованных кроссовках. А, черт с ними, с ногами! Тут такие дела. И ведь он знал, что вляпается! С самого начала знал.
1. Исторический аспект. Валерик
Валерик Елпидин не любил подарков судьбы и даже побаивался их. Это редко бывает в двадцать лет, но он был такой. Хотя страх его был скорее теоретическим. Нельзя сказать, что фортуна постоянно преподносила ему сюрпризы и искушала. Скорее наоборот, она и знать не хотела никакого Валерика. Единственным ее фокусом до сих пор оставалось то, что он, совершенно случайно забредя в зал городской выставочной галереи, увидел там знаменитого Игоря Кузнецова. Знал Валерик, конечно, что мэтр завтра открывает персональную выставку, но и мысли не было попадаться на глаза, заглядывать в рот — ни-ни!.. Случайность, и ничего более.
Валерик не представлял, каким бывал Кузнецов в подобных обстоятельствах в Центре Помпиду, в Монпелье, Осаке, Ингольштадте или Денвере, штат Колорадо. Может быть, сдержанно давал указания, прохаживался в смокинге, с мелькающей в дебрях бороды галстучной бабочкой — именно такая фотография вечно перепечатывалась в статьях о нем. Но здесь! Здесь он истошно кричал, гонял с места на место целую толпу помощников, сам бросался что-то двигать, беспричинно хохотал и требовал поминутно все переделать. Иногда он даже подбегал к какой-нибудь картине с кистью, невесть откуда взявшейся, тыкал, подмазывал, морщился, бросал, в конце концов, иссякшую краской кисточку и ловко правил коротким грязным пальцем. После этого он отбегал в угол, глядел, жмурил правый глаз и выкатывая левый, шипел, дышал тяжело и вдруг принимался орать, чтобы картину перевесили на другую стену. Короче, был великолепен.
