— А вы как здесь оказались? А ну марш отсюда!
Подталкивая в спину, выпроводила мальчишек. Вася опять остался один. Он прислушался к голосам в соседней комнате, к стуку входной двери — ждал Тоню, но ее почему-то не было.
Подремывая и радуясь, что боль в плече утихает, он стал думать о доме, о своем городе, где вырос и учился, о своей матери. Решил не писать ей о том, что случилось. У нее больное сердце. С тех пор как убили отца под Халхин-Голом, у нее были приступы. Как она там? Маленькая, высохшая, юркая, бежит раным-рано в швейную мастерскую шить солдатские гимнастерки и стеганые штаны. Жили они с матерью в маленькой комнатке в бараке, на окраине города. Васе было особенно мило вспоминать те длинные зимние вечера, когда мать строчила какое-нибудь платьишко соседской девчонке, а он поджаривал ломтики картошки на раскаленной плите. За окном завывала вьюга, промерзали сырые углы барака, а возле печки было тепло, и он похрустывал жареным картофелем и с упоением перечитывал «Трех мушкетеров». Мерный стрекот швейной машинки был привычен и мил, знакомо падала у матери на лоб прядь волос, она сдувала ее и строчила, сдувала и строчила. Трудно было матери сводить концы с концами, особенно как началась война. Вася не один раз хотел идти работать, но мать не пускала, говорила, что отец велел его выучить. И все равно не доучился. В прошлом, сорок третьем, году ушел добровольцем. Думал на фронт, а попал в водолазную школу на Байкале.
Боль в плече утихла, и Вася задремал.
Очнулся он внезапно, как будто кто его толкнул. Он открыл глаза и прямо перед собой увидел фельдшерицу. Она внимательно и серьезно глядела на него.
— Проснулся?
— Проснулся.
— Тоню ждешь?
— Жду, — сознался Вася и почувствовал, как начали гореть уши.
— Не придет она.
— Почему?
— Заперла я ее.
— Как… заперли? — не понял Вася.
— А так. На замок.
Вася открыл рот, соображая.
— Зачем?
— Чтоб сюда не бегала, чтоб людям глаза не мозолила, чтоб не смеялись потом над ней.
Голос фельдшерицы набирал высоту, черные глаза строго глядели из-под темных красивых бровей.
— А почему будут смеяться? — спросил Вася, совершенно не понимая, чем вызвал гнев этой женщины.
Тонина мать вздохнула, и взгляд ее оттаял.
— Господи, какие вы еще дети!
— Мы не дети, — не совсем уверенно сказал Вася.
— Дети, — утвердительно произнесла Тонина мать. И, снова приняв свой обычный суровый вид, сказала деловито:
— Давай посмотрим, что у тебя с рукой.
Она разбинтовала и прощупала плечо сильными пальцами. Вася морщился от боли, но терпел, втайне робея перед этой неулыбчивой женщиной.
