Суптеля поглядывал на товарищей и понимающе усмехался. Вдруг предложил:
— Давайте пирогов напечем.
— Идея, — коротко одобрил Андрей.
— Дрожжи бы надо раздобыть, — сказал старшина. — Или закваску какую. Дрожжи теперь днем с огнем не найдешь.
— Я могу, — подал голос Леха и отложил в сторону водолазную рубашку, которую клеил. — Через полчаса будут как штык.
Суптеля понял его маневр. Кто-кто, а старшина знал, что Леха рад любом случаю сачкануть.
— Шустрый.
— Я тоже могу, — сказал Андрей, выжидательно глядя на старшину.
— А ты? — спросил Суптеля Васю.
— Я? — удивился Вася. — Не знаю. — И, почему-то покраснев, добавил:
— Могу, наверное.
— Скажи, пожалуйста, — усмехнулся Суптеля. — Все могут. Ну и ну.
Он иронически осмотрел товарищей и сказал Васе:
— Вот ты и иди. Только быстро. Одна нога здесь, другая там.
Вася выскочил из сарая и на миг зажмурился, ослепленный солнцем, снегом и голубовато светящейся далью. Мартовский день был ярок, свеж, тени от домов лежали голубые и сочные. Даже темные бревна сарая, исхлестанные непогодой, приобрели светлую окраску, а новый сруб неподалеку празднично желтел. Над трубами поселка вставали светлые дымы, и казалось, что эта редкая для Севера чистая голубизна неба лежит на розовых столбах. Даже всегда хмурый и темный ельник голубел снегами. Остро пахло хвоей близкого леса.
Вася чуть не заорал от восторга, как в детстве, когда такими же вот предвесенними днями катался с ребятами на санках.
По тропинке Вася припустил к поселку.
Изгороди занесло снегом по самый верх, из сугробов торчали только верхушки кольев, и от этого тоже было весело, что вот бежит он поверх заборов, и хрустит снег под ногами, и солнце светит, и небо голубеет.
Они встретились на улице, на виду у всего поселка.
Стояли и улыбались друг другу.
— А я к тебе шла, — сказала Тоня, сияя глазами.
И только теперь Вася разглядел, что глаза ее вовсе не черные, а светло-карие, с золотинкой, и на них падает тень от длинных черных ресниц. А на носу и под глазами веснушки. Веснушки, весна!
— Думаю, пойду, и все, — светилась от собственной решимости Тоня.
— И я! — расцвел Вася. — Я тоже к тебе шел.
— Пойдем, — сказала она.
— Куда?
— Ну… — Тоня повела счастливым взглядом вокруг. — В лес!
— Пойдем, — охотно согласился он, сразу забыв о дрожжах. Они взялись за руки и побежали.
Лес стоял по грудь в сугробах. Он был увешан клоками искрящегося снега, как под Новый год, когда украшают елки, посыпая вату блестками. На ветвях елей лежали пышные пласты, и темно-зеленые лапы высовывались, будто из-под белых толстых рукавов халата. Каждая ветка, каждый кустик были покрыты инеем, будто засахарены. Верхушки деревьев четко вырисовывались на предвесенней голубизне неба. Пни, покрытые большими снежными шапками, походили на огромные белые грибы. Возле них цепочка следов: не то птица ходила, не то зверек пробежал. А вот перья и окрашенный кровью снег. Здесь произошла трагедия — какая-то птица не сумела увернуться от хищника. А вот заячьи следы. А тут мышиные.
