— Зайдёшь к Марии. Знаешь её?
— Что до войны была председателем сельсовета?
— Вот-вот, к ней. Скажешь, за листовками пускай не приходит. И людей тоже пока что к нам пускай не отправляет. До особого распоряжения. — И уже совсем тихо добавил: — Блокада начинается, Тишка.
— Так я схожу в Ружаны и погляжу, что там делается.
— Не надо.
— Тогда хотя бы в маньчицкий гарнизон. Это ж рядом с деревней, совсем рядом.
— И в гарнизон не надо. Мы сами знаем: с фронта сняли части и бросили сюда, чтоб с нами расправиться.
— В гарнизон я зайду. Это мне просто.
— Не надо.
— Тогда я скоро вернусь. Нынче туда, завтра назад.
— Тётка Мария скажет тебе, что делать дальше.
Командир снова задумался. Потом проговорил тихо, будто думал вслух:
— Одет ты как должно, парень смекалистый. Пройдёшь.
— Товарищ командир! А можно, я отнесу в деревню листовки?
— Нет, нельзя.
— Тогда хоть одну сводку дайте, последнюю. Я в деревне покажу.
Тихон нетерпеливо смотрел на командира, ждал.
— Боюсь я за тебя.
— Не бойтесь, всё будет хорошо. Я же не первый раз иду.
— Ну, уговорил.
Из-под стола командир вытащил ящик, где пачками лежали сводки Совинформбюро и листовки на русском, немецком, польском и венгерском языках. Взял сводку, подал Тихону.
— Только смотри, в случае чего, скажешь, на дороге нашёл. Бумажка, ты и поднял. А читать не умеешь, неграмотный.
— Хорошо. Я её так спрячу, никто не найдёт. Можно идти?
— Подожди, я хочу ещё сказать то, что говорил уже не раз: ты должен быть осторожным. Ты ведь не просто маленький парнишка, ты — партизанский разведчик. Я это говорю, потому что знаю, что ты смелый. Разведчики всегда смелые. Но и осторожные. Береги себя. Ты нам очень нужен, и мы тебя любим.
Тихону почудилось, что партизаны сейчас засмеются над словами командира. Но никто не смеялся.
— А теперь иди. А ты, Павел, запряги коня, подвезёшь.
Командир обнял Тихона, поцеловал.
Собирался Тихон недолго.
Зашёл в землянку, взял торбу, лежавшую на нарах под подушкой. Осмотрел. Снизу торба местами распоролась по шву. Снова откинул подушку, достал из-под сенника поблёскивавшую коробку от леденцов (мать ещё до войны принесла однажды из Ружан эту коробку), открыл. Вынул иголку с длинной ниткой. Сел к свету. Разгладил ладонью мешковину на нарах, вывернул торбу, высыпал на мешковину сухие хлебные крошки, заплесневевшую корку и луковицу. Сел, принялся шить.
— В дорогу собираешься, Тиша?
— Да, дядя Иван.
— Далеко?
— В Байки.
— О-о, в Байки… — Голос у дяди задрожал.
