— Давно. Что там у старушки слышно?
— У нее две новые девочки. Только что из Штатов. Одна рыженькая, другая — брюнетка. Интересуешься?
— Нет. Не интересуюсь.
— Не интересуешься? Странно. — Лива насмешливо хмыкнул. — А я уж думал, вечером вместе поедем. Я думал, тебе сегодня захочется.
— Иди к черту, Никколо. Чтоб еще и платить?! Пусть за это старики платят, я пока в отставку не собираюсь.
Лива рассмеялся, захлебываясь и фыркая, как выхлопная труба.
— Ладно, — отсмеявшись, сказал он. — Значит, мне показалось. Но, старик, эта капитанша, она — ух! Верно?
— Что — ух?
— Первый сорт баба.
— Видали и получше, — безразлично сказал Тербер.
— Ты мне объясни, почему Хомс бегает за туземками, когда у него дома такая бабешка, да еще в собственной кровати?
— Холодная она, — сказал Тербер. — Холодная, как рыба.
— Правда? — ехидно поддразнил его Лива. — А что, вполне может быть. То-то она всем ребятам быстро надоедает. Честно говоря, я вообще не видел бабы, за которую не жалко сесть на двадцать лет.
— Я таких тоже не видел, — согласился Тербер.
— Жена офицера! Это тебе не игрушки. Можно погореть будь здоров.
— Точно, — кивнул Тербер. — Если с такой застукают, ей стоит один раз пискнуть: «Насилуют!» — и привет семье.
Во дворе четвертая рота отрабатывала приемы прекращения стрельбы. Он смотрел в открытую дверь поверх солдатских голов, туда, где за въездными воротами на углу стоял дом Хомса. С галереи были видны фасад и боковая стена с двумя окнами. Дальнее окно было окном спальни, он однажды побывал там: Хомс переодевался, а нужно было срочно подписать какие-то документы. Он увидел, как перед домом остановилась машина и из нее вышла Карен Хомс. Ее длинные холеные ноги шагнули к крыльцу, и он вспомнил, что в спальне Хомса под одной из парных кроватей стояли женские туфли.
— Хватит трепаться, работы невпроворот, — недовольно напомнил он Ливе. — В полдесятого придет этот переведенный, а еще мы с Хомсом должны выслушать очередного повара — чтоб они все сдохли с их жалобами! Повару назначено на восемь тридцать, а Хомса до сих пор нет, так что начнем, наверно, только в полдесятого. Раньше одиннадцати я не освобожусь, и новенького смогу отпустить только в двенадцать. Если хочешь, чтобы я тебе помогал, кончаем валять дурака.
— О'кей, шеф, — улыбнулся Лива. — Как скажешь.
— И не забудь, что мусью О’Хэйер велел тебе найти время и разобрать это барахло.
— Разбежался!
— Поговори у меня! Все. Работаем.
