— Бог его знает, — сказал Пруит. — Вождь Чоут тоже в роте у Динамита. Он был чемпионом Панамы в тяжелом весе, а сейчас вообще не выступает.
— Верно, — кивнул Ред. — Зато Вождь — лучший армейский бейсболист на Гавайях, потому Старик с ним и цацкается, а Хомс ничего не может сделать. Кстати, Вождь уже четыре года в седьмой роте, а все в капралах ходит.
— Он может уйти от Хомса и запросто получить сержанта в любой другой роте. Если мне будет совсем невмоготу, переведусь еще куда-нибудь. Это всегда можно.
— Да? Ты уверен? А знаешь, кто в седьмой роте старшина?
— Знаю. Тербер.
— Правильно, дорогой. Милтон Энтони Тербер. Он же — Цербер. Был у нас штаб-сержантом в первой роте. Другую такую сволочь еще поискать. А тебя он ненавидит дальше некуда.
— Странно, — задумчиво сказал Пруит. — Никогда не замечал. Я-то к нему нормально отношусь.
Ред скептически улыбнулся:
— Думаешь, он забыл, как ты с ним цапался? Ты что, совсем младенец?
— Просто у него работа такая. А как человек он, может, и ничего.
— Какая у человека работа, такой он и сам, — сказал Ред. — А Тербер теперь уже не просто штаб-сержант. У него нынче два шеврона и ромбик. Пру, чего ты ерепенишься? Ведь всё против тебя.
— Я знаю, — кивнул Пруит.
— Сходи к Старику, поговори. Еще не поздно. Я тебе плохого не посоветую. Мне самому столько пришлось за свою жизнь изворачиваться, что я теперь носом чую, куда ветер дует Ну что тебе стоит? Поговори со Стариком, и он тут же порвет приказ.
Пруит встал. Глядя сверху на встревоженное лицо друга, он почти физически ощущал, как доброжелательность, лучащаяся в глазах Реда, мощным направленным потоком тепла обдает его, будто тугая струя из шланга. Глаза Реда умоляли, и Пруит был поражен: он никогда не думал, что увидит в этих глазах мольбу.
— Не могу, Ред, — сказал он.
Поднявшийся со стула Ред снова тяжело опустился, словно только сейчас признал свое поражение и наконец поверил, что все это всерьез; теплый мощный поток, ударившись о стену непонятного Реду упорства, разлетелся на мелкие брызги и иссяк.
— До чего все-таки обидно, что ты переводишься!
— Ничего не поделаешь.
— Ладно, валяй. Сам же себя и гробишь.
— Главное, что сам, — сказал Пруит.
Ред осторожно провел языком по зубам, точно нащупывая больное место, потом спросил:
— А насчет гитары ты как решил?
— Оставь ее себе. Она и так наполовину твоя. А мне теперь ни к чему.
Ред кашлянул.
— Тогда я должен выплатить тебе твою половину. — И торопливо добавил: — Только я сейчас на мели.
