, дама в купальном костюме, мальчики с собакой или девочки с кошкой или голубком; статуэтки Бетховена или Моцарта; охотники, лошади, собаки, влюбленные пары, наряженные в одежды в стиле «рококо» либо в стиле немецких рыцарских времен; дамы — обнаженные или полуобнаженные. Невольно пришла на ум мысль, что все эти бесчисленные статуэтки были в свое время у кого-то конфискованы.
Но самым удивительным было другое, а именно, что все эти конфискованные из буржуазных домов вещи напоминали мне о моем детстве, об эпохе моего поколения, но никоим образом о более новых временах. И это ощущение, что Советская Россия заимствовала тот быт и вкусы, связанные для всех нас, западных европейцев, с воспоминаниями раннего детства, складывалось у меня повсюду в России. Оно преследовало меня постоянно и было связано не только с теми жилищами, в которые мне удалось мимолетно заглянуть через окно, когда я часами по вечерам прогуливалась по улицам Москвы; правда видела я комнаты, уставленные сплошь лишь хорошо знакомыми с детства железными кроватями, ничего другого там просто не было. (Нигде в России мне не удалось увидеть ни одного мебельного магазина, открытого или хотя бы закрытого.)
И постоянно, пока я находилась в России, меня не оставляло чувство, что новая Россия строится не на материальных руинах или идеях нашего времени, но что ее фундаментом служит мир наших бабушек и дедушек. Меня буквально поразил контраст между новыми, великолепными общественными зданиями — правительственными учреждениями, мраморными станциями метро, огромным строящимся зданием библиотеки и другими сооружениями, незавершенными и неизвестно, когда их достроят, — и той невероятной запущенностью, грязью и убожеством, которое присуще всем домам, где живут люди. Такие порядки были в буржуазных домах Европы в период моего детства, когда большие и красивые комнаты были расположены лицом к улице, это были комнаты, где семья вела светскую жизнь и здесь обычно было собрано все, чем можно было за деньги, с помощью эффектных вещей и дурного вкуса, поразить гостей. На самом же деле такие семейства жили, зачинали и рожали детей, а также умирали в темных и тесных каморках, выходивших окнами на задний двор, они так и проживали всю свою жизнь в душном, спертом воздухе, который никогда не выветривался из спален, даже если распахнуть настежь все окна.
Это было время, когда наши общественные пророки наперебой предсказывали, что развитие капиталистического общества должно неизбежно закончиться тем, что все богатства постепенно сосредоточатся в руках немногих, а остальная часть населения превратится в неимущих пролетариев, следовательно, мало-помалу весь средний класс исчезнет. Да и у меня на родине многие из моего поколения верили в это, потому что их родители и учителя твердили, что так должно неизбежно случиться. Но постепенно произошло нечто совершенно иное: получилось так, что разросся именно средний класс. Со стремительной быстротой сложилась прослойка, все расширяющаяся, в ее состав вошли разного рода директора, их заместители, конторские служащие, технические эксперты, руководители разных рангов, квалифицированные рабочие. В этом и заключался прогресс. Именно это развитие привело к революционному перевороту в нашем старом индивидуалистическом капиталистическом обществе. И произошел этот переворот именно с помощью нового среднего класса, в состав которого входят и порядочные и бессовестные люди, но и те и другие сыграли решающую роль в той революции, которая произошла в нашем обществе. В периоды кризисов, порожденных депрессией или войной, или какими-то другими причинами, происходили кровавые схватки между той частью среднего класса, что была связана экономическими интересами с административным аппаратом, и теми, кто оказался за бортом.
