Ляхов с какой-то неподдельной печалью посмотрел в мою сторону и заметил:
— Видите ли, я работал в одном из силовых министерств и в связи с этим обстоятельством… Продолжать?
— Не стоит. Если не секрет, с каким посредником вы работали?
— С Маркушевским.
— Тогда все понятно. Вы собираете русскую живопись, портреты, в частности…
— В основном, да. Но также коллекционирую холодное оружие.
— Значит, Рокотова Маркушевский брал для вас?
— Да, и еще прекрасную работу Поленова, неужели позабыли?
— Помню, помню — Розмарицын, Поленов, Рокотов и…
Ляхов нарочно выдержал паузу, продолжая начатую линию поведения, а затем спокойно добавил:
— И неизвестный художник круга Венецианова. Вы уже закончили проверять меня?
Я прикурил очередную сигарету и в тон собеседнику протянул:
— Но ведь я уже просил у вас прощения. Кстати, почему так трагически сложилась судьба Маркушевского?
— Если бы она сложилась как-то по-другому, вряд ли бы я имел удовольствие познакомиться с вами, — заметил Ляхов. — Маркушевский продолжал бы брать за свои труды совсем небольшой процент, и мне бы было гораздо спокойнее. Жаль его. Если вам любопытно, то меня проинформировали: je подонки, которые избили его и ограбили, получили по десять лет.
— Да, судьба. Был у меня приятель, цеховик. Сейчас бы в героях ходил. Полгорода в свою продукцию одел. Расстреляли его за это. А тут два придурка лупят человека так, что тот уходит из жизни на больничной койке — и все для того, чтобы дубленку снять, в карманах порыться. Так им — по десятке… Потом глядишь — амнистия какая-нибудь… Да, что говорить, прекрасным специалистом был Петр Ефимович.
Ляхов молча качнул головой.
— Так что вас привело в наш город, Анатолий Павлович?
Ляхов медленно достал из бокового кармана клубного пиджака конверт и протянул его мне. В конверте лежала черно-белая репродукция. Изображенная на ней девушка смотрела с такой неподдельной печалью, что сразу стало ясно — в моих руках фотокопия незаурядного произведения искусства, позволившая с одного взгляда проникнуть в душу модели.
— Каюсь в своей неосведомленности, — сухо, как бы со стороны, прозвучал собственный голос, — однако никак не могу определить имя художника.
— Не удивительно, его работ в нашей стране почти не осталось. Это портрет кисти Марии Башкирцевой.
Несмотря на мою искусствоведческую подготовку, о Башкирцевой я слышал впервые, вот поэтому и отпустил дурацкую фразу:
— Женщина-живописец уже само по себе явление из ряда вон выходящее, тем более, если она художник незаурядный.
