Невысокая круглолицая женщина проницательно глянула на меня и ласково улыбнулась:
– Сирота?
– Казанская, – не подумав, брякнула я.
Купец озадаченно крякнул, пробормотав что-то в бороду о Варшаве.
– Пойдем, милочка, смоешь грязь с дорожки, пока к столу собирают. Баньки у нас нет, уж не обессудь, в Москве с этим строго, но ванную Петруша намедни новую пристроил, не хуже, чем у людей.
Взяв мою ладошку в руку (я горестно вздохнула: видно судьба такая, что все меня таскают за собой), Серафима Павловна засеменила к широкой лестнице. Спустя четверть часа я нежилась в пенном блаженстве, мурлыча под нос какой-то назойливый мотивчик и сквозь полузакрытые глаза озирая ванную комнату. "Не хуже, чем у людей" не уступало размерами нашей с мамой двухкомнатной "хрущевке".
Долго нежиться мне не дали. Запыхавшаяся горничная, бесцеремонно ввалившись в купальню, с порога заявила, что барыня ужинать кличут. И если я поспешить не изволю, то гневаться будут шибко. Наскоро обтерев меня мохнатым полотенцем и обрядив в ситцевый сарафан, расторопная девка потащила несчастное создание (другого слова подобрать я уже не могу) за собой. Я вновь почувствовала себя безропотным теленком.
За круглым столом просторной столовой меня уже ждали. Плюхнувшись на жесткий венский стул, я вожделенно облизнулась. Нет, я часто встречала выражение "стол ломится от яств", но одно дело читать, другое – увидеть воочию. Вполуха прослушав молитву в исполнении Петра Трофимовича, сердито стрельнув глазами на любопытствующего рыжеволосого паренька лет семнадцати (надо полагать, это и есть племяш Николашка), я приступила к трапезе. Пусть мне будет хуже, но попробую все!
– Егор отписывал, винился, что на каникулы не прибыл, – с улыбкой наблюдая за моим обжорством, вскользь упомянула Серафима Павловна. – Сказывал, что практика у него важная. Если усердие проявит, то протекцию получит на должность хорошую.
Петр Трофимович сердито пробурчал:
– Практика… – и с обидой в голосе добавил: – Да какие там, в Петербурге, кондиции? У него к делам торговым призвание, ан нет, на инженера потянуло… А обо мне он подумал? На кого я дело оставлю, когда срок придет?
Как мне показалась, речь шла о непутевом сыне, бросившим купеческий промысел ради обучения в столице. Впрочем, в этой эпохе хороший инженер ценился на вес золота.
– Ну, а ты, Аннушка, с какими планами в Москву прибыла? В услужение хотела поступить, иль другие намерения имелись?
Серафима Павловна подложила мне в тарелку тающую жиром форель, запеченную до нежно-золотистого цвета.
