Петр Вайль, известный журналист и писатель, примыкавший к диссенту и эмигрировавший в 1977 в США, так характеризует диссидентов: «Советские психиатры были, в общем-то, правы, утверждая ненормальность этих (диссидентов – В. Г.) людей. Они в той же мере психически отклонены от нормы, как поэты или религиозные подвижники. Не является и не может являться нормой творчески насыщенная жизнь, достигающая пика в привлекательном мученичестве подвига». «Я ждал этого суда, как праздника», – говорил Владимир Буковский. «То был самый жуткий момент моей жизни (суд – В. Г.), но это был мой звездный час», – восклицал генерал Петр Григоренко.
Вам читатель ничего не напоминает такая позиция?
А костры инквизиции, а мученический фанатизм девы Иоанны, Яна Гуса, Джордано Бруно, а двуперстие боярыни Морозовой, а изуверская гибель Зои? Все это было в истории. Это были смертные подвиги отдельных личностей во имя своих идеалов. Диссиденты, как и «народники» и эсеры, сознательно шли на мучения и моральную гибель во имя Идеи. Конечно, некоторые их них были фанатиками с образованием сверхценных идей реформаторства.
Психиатр Михаил Турецкий, ныне живущий в Израиле, в книге «Легенды и мифы советской психиатрии», свидетельствует о том, что среди обитателей психиатрических больниц было немало диссидентов, среди них по настоящему душевнобольных, протестующих против советских порядков по соображениям бредовым, так и не мало вполне психических здоровых.
Но разве все диссиденты были «маленечко того»? Конечно, нет.
Все-таки большинство людей, разделявших взгляды диссидентов, были психически здоровы.
Ю. Даниэль, один из первых диссидентов 60-х годов, пишет в 1995 году, что к диссидентам было двойственное отношение, не только со стороны реформаторов из Политбюро, но и со стороны многих руководителей демократической общественности. Открытая конфронтация с властью – это ненужная бравада одиночек. «В среде диссидентов задают тон безответственные честолюбцы, склонные к экстремизму и риторике. Может быть, эти люди обладают личным мужеством, но это мужество непрактично и не в состоянии породить ничего положительного».
Далее Ю. Даниэль проводит мысль о том, что диссидентство было бесплодным. Ограничившись только декларациями, оно не создало, в отличие от Польской «Солидарности» или Чехословацкой «Хартии-77», ставших впоследствии политическими партиями, никакой платформы. А какая может быть общая платформа у либерала А. Сахарова, почвенника-антисемита И. Шафаревича и генерала-коммуниста П. Григоренко, а ведь они вместе со своими единомышленниками прошли все круги диссидентского ада, устраиваемого КГБ. Значит, прав был А. Сахаров, определивший диссидентство как «способ общественного поведения в условиях несвободного общества». А как проявился творческий потенциал диссидентов, эмигрировавших за границу? Как там проявилось их общественное поведение в условиях свободного общества? Об этом чуть позже. А пока снова свидетельство Петра Вайля о том, как возникало диссидентство.
