Картина писалась медленно. На холсте из скупых тонких мазков (художник экономил краску) появлялся одетый в марево жаркого августовского дня Театр. Сам художник был в мятых полотняных штанах, в старой "ковбойке", - так почему-то называлась рубашка из "шотландки". Он был не разговорчив, особенно немногословен он был с благополучного вида зеваками, из-за его плеча глядевшими на создаваемую картину и бросающими реплики, свидетельствующие об их весьма поверхностном знакомстве с живописью, и то только по полотнам Шишкина или Герасимова. Но с богемного вида зрителями художник иногда обменивался парой фраз. С мальчишкой же, с тем самым, художник подружился, точнее - узбечонок уже души не чаял и в создаваемом шедевре, и в его авторе. Он отгонял "знатоков", близко подлезших под руку и позволяющих себе критиковать манеру художника угрозами:
- Кет, джаляб, йокал!
Самоотверженность, с которой узбечонок целые дни проводил рядом со своим кумиром, и его готовность быть ему полезным, была достойна удивления.
- Принесите мне лимонаду и булку, у меня нет денег, - безадресно бросал художник. Мальчишка бежал в гастроном и приносил. Иногда деньги ему давал кто-нибудь из стоявших рядом людей, но чаще он тратил свои, неизвестно как добытые.
Он ревниво отнесся и к Камиллу, который долго молча стоял за спиной художника. Камилл, поднаторелый на все чаще появляющихся в столице выставках, обменялся с невесть где получившим образование живописцем несколькими репликами, за что был награжден одобрительным взглядом мастера. Это не осталось незамеченным парнишкой. Когда художник, не оборачиваясь, бросил назад коротко - "Кушать хочу!", Камилл протянул мальчишке три рубля и тот побежал в магазин. Вернувшийся с белым батоном, с куском колбасы и с бутылкой "крем-соды" парнишка поведал Камиллу то, что знал:
- Он из лагеря недавно освободился, живет на Алайском базаре, в сарае. Он говорит, что за картину 500 рублей дадут.
В те годы, когда буханка хлеба стоила шестнадцать копеек, а хорошие мужские туфли можно было купить за двадцать рублей, названная сумма была весьма немалой. Даже билет на самолет из Ташкента в Москву в то время стоил двадцать восемь рублей!
Солнце явно клонилось к вечеру. Камилл почувствовал голод. Старый друг Виктор уже, должно быть, вернулся с работы, надо ему позвонить, он, предупрежденный еще звонком из Москвы, наверное, давно ждет Камилла. Достав из портмоне монету и бросив последний взгляд на художника и на его картину, Камилл пошел к телефонной будке.
