— Полководец Валерий, сколько лет!
Требуется какое-то мгновение, чтобы узнать его, однако не потому, что я не могу вспомнить, кто он такой. Я просто не ожидал его здесь увидеть. Передо мной Флавий Урс, магистр армии[12], самый могущественный воин империи после Константина. Я знал его, когда он был трибуном восьмого легиона. Флавий Медведь, называли мы его. На поле боя он носил плащ из медвежьей шкуры и ожерелье из когтей и зубов. Урс невысок ростом, коренаст и широкоплеч. У него мощная, как бочонок, грудь и густая борода, скрывающая большую часть шрамов на его лице. Его отец был варваром-германцем. В хаосе событий до начала правления Диоклетиана он перебрался через Дунай, где поступил на службу в римское войско, чтобы соплеменники не добрались до него. Сын, по-моему, оказался в равной степени ловок.
Урс ведет меня на террасу.
— Я отправил за тобой моих людей, но думаю, что ты не обиделся. Уверен, что ты поймешь меня. — Мы преодолеваем последнюю ступеньку и выходим на широкую террасу. — А вот и еще одно знакомое лицо из былых времен.
Человек, который ожидает нас здесь, моложе меня и Урса, едва ли не раза в два. У него коротко стриженные волосы с челкой и самодовольное лицо патриция. Он явно рад видеть меня, хотя непонятно почему.
Он пожимает мне руку, но не называет своего имени. Ждет, надеясь, что я его вспомню.
— Марк Север? — Это наполовину догадка, наполовину утверждение. Судя по его улыбке, я угадал правильно. — Я не видел тебя с тех пор, как…
— Со времен Хрисопольского похода, — отвечает он. Теперь я окончательно узнал его, и он рад этому. — Я был в твоем штабе.
— А теперь ты в «Близнецах»? — высказываю я догадку. — Сейчас ты должен быть по меньшей мере трибуном.
Он краснеет.
— Я начальник штаба у цезаря Клавдия Константина.
— А, разумеется!
С момента нашего последнего похода прошло ровно двенадцать лет. Тогда это был горячий юный офицер, жаждавший любых приказаний, благодаря которым можно прославиться. Я машу рукой, как будто извиняясь за свой возраст.
— Старческая память… Знал, но забыл. Поздравляю с заслуженным повышением.
Между нами тремя возникает неловкое молчание. Почему Север здесь? Ему полагается быть за тысячу миль отсюда, в Трире.
И почему Урс дал ему приют?
Раб приносит нам на серебряном подносе кубки с вином, приправленным пряностями. Я делаю глоток и устремляю взгляд вдаль, на море. Над городом висит бурая пелена дыма и пыли.
— Это твой дом? — спрашиваю я Урса.
