— Ты был сегодня в Египетской библиотеке? — спрашиваю я. Он царапает палкой землю, оставляя в пыли змеящийся след.
— Был.
— С какой целью?
— Читал книги. — Он поднимает кустистую седую бровь, как будто хочет сказать: я ожидал от тебя большего.
— Кого же ты читал? Может быть, Иерокла?
— Не сегодня. Других. Сенеку. К нему я всегда возвращаюсь. Так же, как и к Марку Аврелию. Они обращаются к людям нашего возраста.
Его лицо напоминает маску. Так же, как и мое. Его палка чертит в пыли какие-то линии.
— И что же они говорят? — спрашиваю я.
— Как глупо удивляться вещам, которые происходят вокруг.
Палка останавливается.
— Представь себе то, что я видел в своей жизни. Гражданские войны и мир. Иногда один император, иногда сразу несколько, иногда ни одного. Причудливый культ, осуждаемый одним императором, возрождается другим, императором-три-умфатором. Все меняется… даже боги.
Неужели он думает, что перед ним семнадцатилетний мальчишка? Я знаю все эти уловки и не допущу, чтобы он отвлек меня от сути, изображая из себя глубокого старца.
— Сегодня в библиотеке умер один человек.
Его лицо даже не дрогнуло.
— Александр из Кирены. Ты знал его? — продолжаю я.
— Он был другом императора. Одно только это делает его достойным известности.
Меня восхищает двусмысленность его слов. Одно только это или же есть что-то другое? Мы оба знаем, какие вещи он может говорить обо мне за моей спиной.
— Ты видел его там?
— Библиотека — не общественные бани. Я не ищу там общества.
— Когда ты ушел из библиотеки?
— Когда от моего стола удалилось солнце. — Симмах проводит рукой по глазам. — Мое зрение уже не такое острое, как когда-то.
— Уходя, ты знал, что Александр мертв?
— Конечно, нет. Иначе я бы там задержался.
— Чтобы посмотреть, что произошло?
— Чтобы не выглядеть виновным.
Пауза. Взгляд на рыбу в бассейне, застывшую в неподвижности, как и отражения в воде. Дом Симмаха находится рядом с Виа Мези, главной дорогой Константинополя, однако стены в нем толстые и хорошо защищают от уличного шума. Я слышу, как в комнатах слуги доливают масло в светильники, как ставят на столы посуду. День клонится к вечеру. Солнце повисло уже так низко, что заглядывает под край портика, заливая фрески и статуи жидким золотом. Мой взгляд скользит по ним и останавливается.
— Кто это?
Я делаю два шага к бюсту, привлекшему мое внимание, но голос Симмаха опережает меня.
— Иерокл.
Неужели я слышу удивление в его голосе? Или он ожидал, что я его замечу?
