Через двадцать минут я разбужу Спартака и византийку, потому что мы почти добрались до места назначения. Никто сидящий в машине не знает насколько опасным, может оказаться наш проезд по мосту, но я и не собираюсь давать какие-то указание о том, как нужно себя вести. На самом деле — все это лотерея, если тебе не повезет, тебя убьют. Я просто надеюсь, что убитым буду не я, и не Аврора, так как она мне еще нужна. Ну и Спартака я, конечно, терять не хочу.
— Кое о чем спросить, можно? — развернувшись ко мне, интересуется Аврора.
— Валяй.
— Если бы ты родился в Византии и твои родители оплатили для тебя Церемонию Перехода, ты бы стал Бессмертным?
— Ну, ничего себе вопросик. Хм… Бессмертие. Невероятная роскошь, что уж тут вилять! Но это не справедливо, по отношению к тем, кто умрет. К детям, болеющим тяжелыми болезнями, к старикам, построившим для нас мир, в котором мы живем, да и вообще, что это будет за будущее, где все одни и те же люди, не развивающиеся, застывшие? Так мы вымрем, задумайся.
— Ты лучше меня знаешь, что большинство редко, практически никогда не думает о том, что будет завтра или, что будет с теми, кто их окружает. Мы думает лишь о себе.
— С этим не поспоришь. Вот тебе и время для поступка, выберешь ты безопасность во имя себя, или же откажешься от всего, чтобы присоединиться к страдающим.
— Я бы отказалась от бессмертия, зная, что это хоть кому-нибудь поможет. Наверное, я просто менее эгоистична, чем другие, хотя это мне и не на пользу.
Думаю, она не заметила, что я не дал ей четкого ответа на ее вопрос о бессмертии, она так искренне со мной общается, мне не хотелось быть последним подонком и лгать прямо в глаза. Вообще удивительно, что мы с ней разговариваем и мне даже интересно. Раньше я не мог поддерживать разговор с девушками больше десяти минут, мне тут же хотелось сбежать, я терялся, считал, что выгляжу глупо в их глазах и боялся, что надо мной начнут насмехаться, а я не выдержу и что-нибудь сломаю… Даже с Саванной не было иначе. Мы говорили какое-то время, а потом просто начинали тискаться. Либо молчанье, либо секс, я выбирал всегда второе в ее случае.
— Когда доберемся до Византии, пожалуйста, не причиняй моему отцу вреда. Он единственный, кто у меня остался. — просит она перед самым мостом, и я обещаю, что не обижу его.
Так тихо вокруг, что становится неуютно от этой тишины. Она какая-то пугающая, предзнаменующая что-то, хоть я и не верю во всю эту хрень про предчувствия. Я останавливаю крошку, и мы со Спартаком выходим осмотреться. Мост прямо перед нами; похож на огромную доску, перекинутую через пропасть. Вдалеке, под огромным слоем осеннего тумана, бурлит своей странной жизнью Византия, отсюда можно услышать голоса актрис из рекламных роликов, транслируемых на громадных щитах. Мне кажется, что если я прислушаюсь, то смогу даже услышать как цокают по уходящим в небо дорогам тысячи женских каблучков. Как бы я не относился к людям, живущим там, к образу их обеспеченной жизни, но город поистине красив и с этим невозможно спорить. Когда я был мальчишкой, мы с друзьями прибегали к мосту, я мог часами любоваться далекой Византией, представлявшейся мне местом вроде библейского рая, куда я непременно попаду однажды, и моя жизнь изменится. Сам город невиноват, в том, что в нем творится, это люди разлагают его изнутри своими бесчеловечными поступками.
