Он решит, что она сумасшедшая. Ее слова действительно на первый взгляд казались абсурдом.
Потоптавшись на месте, Брук решительно повернулась к Джеку:
– Я не была знакома с сестрами до шести лет. Я приемная дочь.
Слова слетели с губ сами собой. Злость внезапно исчезла, ее сменили другие эмоции, которые она ненавидела еще больше. Грусть. Ощущение одиночества. Она не стыдилась того, что не родная своим родителям, но не любила об этом говорить. Люди сразу начинали задавать вопросы, а отвечать на них неприятно.
Джек ни о чем не спросил.
– Ты меня не слушаешь?
– Слушаю.
– И ни о чем не хочешь спросить?
– Нет. Если только ты сама не хочешь рассказать.
Брук была убеждена, что Джек лишен чуткости, несмотря на то что он помог ей справиться с эмоциями в тот вечер на пляже, а сегодня забраться на этот чертов мост. И то, что он до сих пор стоит рядом и развлекает ее разговорами, тоже ничего не значит. Он эгоистичен и самоуверен. Предложил дружбу, а сам даже не позвонил. У нее есть причины злиться на него.
Сжав пальцами перила, она опять взглянула на небо. Джек придвинулся ближе и оперся локтями на поручень. Он смотрел куда-то вперед, Брук не могла понять куда. Так они стояли несколько минут молча, не обменявшись даже взглядами.
В какой-то момент у нее появилось желание поделиться с ним своей печалью. Рассказать, что очень скучает по сестрам, устала от одиночества. Он больше остальных проявлял к ней внимание, видимо, поэтому хочется открыться именно ему. И чтобы эти минуты принадлежали только им, даже если этот случай будет единственным. Скорее всего, так оно и есть. Пройдет несколько дней, и они расстанутся навсегда. Она может спокойно во всем признаться.
– Родители удочерили меня, когда мне было пять лет. Из прежней жизни я помню немного, пожалуй, лишь то, что сидела в шкафу. За мной присматривала пожилая дама миссис Эдвардс, она умоляла меня вылезти из шкафа, но я ее терпеть не могла и не слушалась. Оглядываясь назад, понимаю: она была очень милой и доброй, но я ее ненавидела. Потому и пряталась в шкафу.
Джек по-прежнему молчал. Брук перевела взгляд на океан.
– Однажды вечером она спросила, буду ли я морковь на ужин. Я начала дико кричать: дескать, не хочу морковь, не хочу. Только это я и помню. «Не хочу морковь!» Я была очень рассержена.
Брук попыталась улыбнуться. Сейчас воспоминания казались нелепыми. Тем не менее улыбка сама собой сползла с лица, как она ни силилась растянуть губы. Это несмешно. Даже много лет спустя она думает о тех днях с грустью.
