А потом все же пришлось доехать. Я всегда ненавидел тот момент, когда двигатель стихает и ты обнаруживаешь себя в месте назначения без обволакивающего гула машины. По дороге мы играли в усложненную версию «двадцати вопросов». На букву «Л». «Ты вроде как давнишняя подружка Майкла Джексона?» – предположила Кэм. Мне пришлось подумать. «Нет, я не Лиза Мари Пресли»[9]. «Ты играл Ромео с Клэр Дейнс?»[10] Но теперь мы вышли из машины, и я отказался продолжать игру.
Альбертов дом у озера оказался унылым, большим, с коричневой черепицей на скошенной крыше и приземистыми деревенскими окошками на втором этаже. Мы прошли мимо гриля с прогоревшими углями и вошли через кухню. Хозяин сидел как раз там, как цирковой медведь на чаепитии. Девчонки за столом перебирали фасоль, одна из них разговаривала по телефону с какими-то людьми, которые даже еще не выехали из Талсы, требуя, чтобы они привезли того и этого. Альберт казался беспечным. Глаза у него были огромные, во все очки, он задумчиво моргал; когда он крутил головой, жиденькие волосы елозили по воротничку. «Вот девчонка из Хартфорда», – сказал он. Я нес привезенное нами пиво, просунув пальцы в специальные отверстия в коробке, у меня даже побелели костяшки – я не знал, куда его поставить. Поначалу я просто стоял и мило улыбался, но мне очень не хотелось оказываться в центре внимания, чтобы меня представляли всем по кругу, так что я потащил пиво дальше. Я заметил, что Эдриен еще нет, хоть она меня и пригласила. Никто больше меня не знал. Я принялся рыться в холодильнике, пытаясь освободить место для пива в куче фарша. У раковины стоял парнишка со светлыми, как песок, волосами и в очках, типа как у Леннона, он чистил решетку от гриля и наклонился посмотреть, что я делаю. Он сказал, что пиво надо ставить в чулан. Там я действительно обнаружил ящик со льдом и кучу ярких упаковок с пивом.
Вернувшись из туалета, я увидел Эдриен. Она одарила меня мимолетной сладострастной улыбкой. Которая как бы говорила: держись подальше. Эдриен помогала Чейзу подготовить гриль; она делала котлетки и, вроде как из-за того, что у нее руки в мясе, не могла подойти со мной поздороваться. Так что я ушел в дом.
Вот, значит, ее мир. Многие ребята были уже пьяны. Они казались приятными, не отморозки, но я все равно не мог сидеть и слушать грязные шуточки, которыми они забивали эту псевдодеревенскую берлогу. Если бы они были под стать Эдриен, если бы были лишь чуть менее восхитительны, чем она сама, но на стабильно конкурентном уровне, я бы остался и послушал их беседы. Они же говорили о том, чтобы нарисовать члены друг другу на лицах. Естественно, это придавало им уверенности в себе: им нравилось общаться друг с другом вот так, они получали свое в некотором психологическом смысле. Меня же это бесило. И это совершенно не было связано с принадлежностью к группе: Кэм, которая, вероятно, была для них человеком еще более чужим, чем я, могла разговаривать с ними на их языке. Мне же в таких случаях ничего не оставалось, как сесть у окна, созерцая угрюмость елок за окном. Потом я ушел в другую комнату и сел перед теликом.
