Самая старая улица города до революции называлась Дворянской. В советские годы ее переименовали в честь Парижской коммуны. Ближе к ее завершению у Сенной площади приютился невзрачный, облупившийся двухэтажный каменный дом с цокольным полуподпольем. В нем прошла часть моей юности, прерванная войной. В те годы, помимо зарождающегося интереса к архитектуре, я пытался сочинять стихи и даже прозу. Этому способствовала солидная библиотека, доставшаяся нам в наследство. Я жадно, в ущерб учебе в школе, буквально проглатывал и почти выучил наизусть произведения многих великих беллетристов. Это были прекрасно иллюстрированные дореволюционные издания Сытина, Маркса, Брокгауза – Ефрона… Юношеская фантазия переносила меня в далекие экзотические страны, ярко описанные в книгах Луи Буссенара, Луи Жаколио, Густава Эмара, Майн Рида, Фенимора Купера, Жюль Верна и других авторов. Мог ли я тогда предполагать, что спустя десятилетия беспокойная судьба забросит меня наяву в страны несбыточной мечты? Пока же мой реальный мир был ограничен Полтавой, с редкими выездами с родителями в Харьков, Кременчуг, а также в небольшие городки и села малороссийской губернии – погостить к родственникам.
Почти всю сознательную жизнь я записывал и по возможности сохранял свои стихотворные опусы. Вот один из первых, в котором я как бы пытаюсь оправдать свою неуправляемость:
Мой возраст драчуна и хулигана
В родной Полтаве быстро пролетел.
Кто в молодости не был без изъяна,
Постигнуть ее прелесть не успел.
Летом родители, как правило, отправляли меня в колыбель моего рождения и детства – уютный город Кременчуг. Там, в маленьком и неказистом, но уютном домике недалеко от Днепра, проживали, а вернее, доживали свой век дедушка с бабушкой со стороны мамы. Для меня это было лучшее время в жизни. С дворовыми мальчишками я с утра до вечера пропадал на Днепре. Плавать я научился очень рано и любил с безрассудной удалью заплывать далеко. Меня неоднократно спасал великовозрастный Тарас, который служил спасателем на пляже. Спустя годы я узнал, что бабушка из своих скудных средств подбрасывала ему деньги, чтобы он не спускал с меня глаз во время купания.
Ближе к вечеру, с мальчишеской ватагой, я возвращался в скромное опрятное жилище, где бабушка уже с нетерпением меня ожидала. Я жадно набрасывался на вкуснейшую еду, умудряясь заплетающимся языком хвастаться, как баттерфляем или брассом чуть ли не переплывал Днепр. Но злой Тарас грубо возвращал меня на пляж, где больно шлепал по пятой точке и давал как следует в ухо. Мудрая добрая бабушка делала вид, что сочувствует мне, но резюме было всегда одно и то же:
