— Рад познакомиться. Как устроились?
Янди ответил не сразу.
— После всего того, что со мной произошло, у меня такое чувство, как будто я вернулся в родную семью, — сдержанно ответил Янди и зашагал по кабинету, на ходу бросая отрывистые фразы: — Многих купил Гайда на деньги Вильсона. Не терпится американцам удушить русскую революцию… Полковник Хауз, личный советник президента в Омске, вручил Гайде полтора миллиона долларов на содержание корпуса. Все это так… Но солдаты уже не те, что были в Поволжье. Ослепление проходит. Чехи не хотят участвовать в преступной войне против русской революции.
— Спасибо вам и вашим товарищам, — отозвался Костров. — Я сообщу об этом Ленину.
— Передайте, пожалуйста, товарищу Ленину, что чехи-красногвардейцы признают единственной властью только советскую власть, которую готовы защищать от всех ее врагов.
В кабинет вошел командующий Тихоокеанской эскадрой Дубровин. Он был взволнован. От контузии, полученной при осаде Порт-Артура, его седая голова подергивалась.
Встревоженный Суханов пошел к нему навстречу.
— Перехвачена радиограмма на борт «Бруклина» от Фрэнсиса[14] адмиралу Найту. Нижнеудинск в руках восставших контрреволюционеров. Связь с Москвой прервана, — доложил Дубровин, — магистраль захвачена мятежниками.
В кабинете наступила тишина.
— Теряться не следует, — заговорил, наконец, Костров. — Здесь, во Владивостоке, будет решаться судьба России как великой морской державы. Надо этот экзамен сдать.
Янди надел форменную фуражку, на которой краснела звездочка.
— Разрешите отлучиться в часть?
— Идите, товарищ Янди, информируйте об обстановке чехословаков. Не поддавайтесь на провокации, помните, что многое решает выдержка.
Костров сел в кресло и задумался.
Дубровин пододвинул стул и сел рядом. Оба думали о Владивостоке. Наступал самый опасный момент. В любой миг мог вспыхнуть пожар.
— Да, Богдан, трудно… — заговорил Дубровин. — И о семье сердце болит.
— Разве твоя семья не здесь? — удивился Костров.
По лицу Дубровина пробежала тень.
— Прости, что заговорил о тяжелом для тебя… — начал Костров.
Они поглядели друг другу в глаза.
— Дочь — моя слабость… Скоро приедут. Я как с Черноморского флота демобилизовался, сообщил своим, чтобы выезжали во Владивосток…
Молчаливо, одним взглядом, полным сердечного сочувствия, Костров подбодрил товарища. Ему нравилась в этом суровом с виду человеке душевная мягкость. Тяжелые испытания вынес он после разжалования, но не согнулся, не отступил.
