— Радуются, домой летят, — сам с собой заговорил Тихон. — Вот она, жизнь!..
Лебеди давно скрылись из виду, а он все смотрел и смотрел вдаль.
Потом опустился на камень, стянул сапоги. Развесил на кусте портянки. Подпер рукой по-арестантски бритую голову, задумался.
Долго сидел Тихон: решал, прикидывал, потом поднял мешок и босой решительно направился к петлявшему внизу тракту: по нему он выйдет к Уссури. Спустился к морю. На берегу сидел моряк с седыми бакенбардами, с которым Тихон недавно разговаривал. Он чистил икряную кету. На камне, рядом с ним, лежал кисет, обрывок газеты и коробка спичек.
Моряк узнал георгиевского кавалера, окликнул:
— Эй, браток, подойди!
Протянул руку.
— Боцман Коренной с «Грозного». Сам-то чей будешь?
— Тихон Ожогин. Из Раздолья.
— Добре.
Тихон запустил руку под рубаху, стал ожесточенно чесаться.
— Жрет, проклятая, терпения нет, — угрюмо бросил он.
Коренной ухмыльнулся, выпустил струю сизого дыма. У Тихона засосало под ложечкой, раздулись ноздри.
— Пусть жрет — может, умнее станешь, — равнодушно бросил Коренной.
Тихон пожал плечами.
— Для друга табачок, для недруга тумачок, — продолжал Коренной, протягивая кисет.
Руки Тихона дрожали. Бумажка рвалась, табак посыпался на колени.
Коренной оторвал листик бумаги. Насыпал на нее щепоть махорки и, ловко скрутив длинную цигарку, протянул унтер-офицеру.
— Кури, браток, — может, в кубрике-то просквозит.
Курил Тихон медленно, смакуя каждую затяжку.
Коренной прищуренным взглядом прицеливался к упрямому унтеру, оценивал.
Пробили склянки. Боцман поднялся на ноги. Прихватил котелок с икрой, связку рыбы, удочку.
— Пошли со мной на корабль.
— Что мне там делать?
— Пойдем, пойдем!.. Жалеть, вислоухий, не будешь.
— Нам не по пути. Мой курс через тайгу-матушку.
— Моря, что ли, боишься?
— Не боюсь! На море, верно, бывать не приходилось, а на воде вырос: Уссури с норовом, чуть оплошаешь — так лодку в щепы.
Помолчав, добавил:
— Плоты мы летом с батей в Амур гоняли: с водой свычен.
— Значит, заметано, пошли. В бане на крейсере помоешься, белье сменишь, ну и ремень распустишь: с голодным пузом не споро идти.
При упоминании о бане глаза Тихона заблестели. Яростно почесав грудь, он согласился.
До пирса дошли, не обменявшись ни словом. Вдали дымил трехтрубный крейсер «Грозный». Над мачтами вились с пронзительными криками чайки, у борта плескалась стая гагар.
Подали шлюпку.
На корабле Тихона сразу же провели в жаркую баню. Коренной протянул ему бутылку с какой-то вонючей жидкостью.
