— Гляди, ядрена копалка, вот как они ручкаются! — кивнул в сторону Игнат Волочай.
Костров посмотрел в указанном направлении.
Несколько трупов в нижнем белье лежали вдоль стены складских помещений торгового дома Чуркина. Тела их были исколоты штыками. В канаве виднелось обезглавленное тело. Около него, размазывая слезы по щекам, сидел босоногий мальчик лет пяти-шести.
Из ворот выглянул старик.
— За что их? — спросил Костров.
Старик пояснил, оглядываясь по сторонам:
— Отказались грузить снаряды. — Он пожевал беззубым ртом, показал на обезглавленное тело: — А это машинист Щербатов. Гранату сунул в топку паровоза… Царствие небесное!
Старик часто закрестился.
— Дом сожгли, Кешка-то, сынок, выскочил, а баба с дочкой сгорели. Сиротой остался парнишка: ни двора ни кола. Зову его… он не идет.
Гневом налились глаза Игната Волочая.
— Отольются им, шакалам, наши слезы!
Волочай поднял на руки мальчугана, приласкал, и тот доверчиво припал к его широкой груди.
Обогнув овраги, вышли к вершине Ян-тун-лаза. Здесь Костров попрощался с Волочаем и зашагал в направлении Анучино. Игнат Волочай пошел разыскивать Ожогина.
Андрей Коваль осторожно приоткрыл калитку маленького домика в одном из проулков Гнилого угла. Навстречу, гремя цепью, поднялся лохматый пес, залаял.
На шум из дома вышла старушка. Она сощурилась на яркое солнце, поглядела на Коваля, на его форменную одежду и, вытирая передником слезы, сказала:
— Самого-то нет дома десятые сутки, как в воду канул. Извелась я, мужа поджидаючи.
Андрей задумался. Положение осложнялось. Надо что-то предпринять, куда-то уходить. Опасность таилась в сонных улицах, в самом безлюдье. Она могла прийти каждый час, каждую минуту.
Посреди проулка, бороздя пыль, шел американский патруль. Впереди — штатский из русских, позади — капрал. Нет, сейчас уходить не следовало. Коваль вошел в сиявшую чистотой кухню, столкнулся со старушкой. По ее виду догадался, что она наблюдала за ним.
— А я думала, ушел, — просто сказала старушка. — Проходи.
— Андреем меня зовут. Фрол Гордеевич не говорил ли?
Старушка в ответ только пожала плечами — по жесту этому Коваль так и не понял, слышала ли она о нем. Потом хозяйка вышла в другую комнату. Через минуту бросила перед Ковалем ворох старой одежды.
— Скидай с себя форменку, — зачастила старушка, — звать меня Катерина Семеновна, а ты с деревни, с верхнелючевской заимки, вроде внук Тимка…
Екатерина Семеновна помяла бахрому полушалка, наброшенного на плечи, мелко перекрестилась.
