Шел солдат с походу,
Зашел солдат в кабак.
Сел солдат на бочку,
Давай курить табак.
При этом он трезвыми глазами наблюдал за Костровым, за каждым его движением.
Подкатили автомобили. Из первого вышел маркиз Мицубиси. Ему подвели снежно-белого жеребца. Оркестр заиграл марш. Солдаты выстроились, замерли. Горячий жеребец косил взглядом, грыз золоченые удила, высекал копытом искры из булыжной мостовой. Приветствуя высадившуюся дивизию, Мицубиси оглаживал коня.
— Поклон направо! — прогремела команда. Солдаты склонились в глубоком поклоне.
— Сита-ни!.. Сита-ни!..[20] — кричали японцы, бегая по толпе.
Рыжебородый великан стоял, вытянувшись во весь свой исполинский рост, и пускал клубы дыма.
— На колени! — кричал переводчик.
— Рехнулся никак? — огрызнулся великан. — Я только в церкви становлюсь на колени, и то раз в год — в пасхальную заутреню.
— Не разговаривать! — рассвирепел жандарм, тыча рыжебородого под ребра ножнами шашки.
— Чижик, ей-богу, чижик, — пробасил великан. — Не будет вам, ядрена копалка, здеся жизни… У нас свой медведь-шатун на троне не удержался, а чужого — прибьем, как комара.
— Взять его!
— Что?… Меня взять?
Свирепея от обиды и выпитой сакэ, великан сжал пудовые кулаки.
— А ну, пыль подколесная, с дороги!
Добродушие с него как ветром сдуло. Оледенели голубоватые глаза. Он поднял с земли толстый брус и угрожающе размахнулся. Жандармы отскочили. Великан, попыхивая трубкой и загадочно посматривая на Кострова, пошел своей дорогой.
Костров, невольно улыбаясь, направился к центру города.
Услышав позади шаги, круто обернулся. Рыжебородый вынырнул откуда-то из-за угла, снизив голос до шепота и обдавая его горячим дыханием, проговорил:
— С ума сойду, если с собой не возьмешь. Нет силушки больше…
— Один в поле не воин, — впиваясь глазами в хмельное лицо великана, ответил Костров и свернул в переулок.
— Знаю, поэтому и прошусь. — Кто таков?
— Игнат Макарович Волочай. Тигролов и медвежатник. Возьми, пригожусь.
— Что ты ко мне, паря, пристал? Я сам смотрю, кто бы меня взял с собой.
Великан усмехнулся.
— Тебя из миллиона мы узнаем. Разве забудем, как про Ленина рассказывал!
— Тише, ерихонская труба.
— Не бойсь, народ не выдаст!
— А ты поищи в Сихотэ-Алине Тихона Ожогина. Сердце остудишь.
— Дело! Под землей, елки зеленые, найду. Провожу вот тебя за город и пойду искать.
За Первой речкой у большой витрины они остановились. Здесь висело обращение союзников к населению Владивостока. Над текстом были изображены две сцепленные в крепком пожатии руки: видимо, это означало дружбу русских и американцев.
