Уже много позже, когда они поженились, купили дом и прожили вместе долгие годы, у Агаты умерла мать. Как-то раз, вскоре после ее смерти, Рон вдруг погладил Агату по голове: мимоходом – пока шел от раковины к стулу. Но это прикосновение, казалось, так истекало любовью, что помогло Агате найти в себе силы и побороть отчаяние.
Он каждый вечер по собственной воле готовил ей суп. Азартными играми не увлекался. Не курил. Когда она болела, читал ей вслух газеты. Всегда ел ее мясной рулет, даже если удавался он ей из рук вон плохо. И, хотя улыбался Рон мало, зато никогда ни на что не жаловался.
Делало ли это его хорошим человеком? Был ли он таковым? И был ли он лучше нее? Лучше остальных?..
15:46. А в другой раз случилось вот что. Будучи давно замужем за Роном, Агата вдруг заметила, как он глазеет на зад одной вертихвостки. Мисс Как-ее-там из соседнего дома. То ли Талула, то ли Тиффани. Имечко было ужас какое модное, хоть на сумке вышивай. Так вот, эта фифа подстригала свои розовые кусты в таком наряде, от которого даже проститутка сгорела бы со стыда. Трусы торчали над джинсами, точно ползли к шее. Натянулись, как собачий поводок.
Рон ждал в машине. Агата запирала входную дверь и вдруг сквозь стекло заметила его лицо. Они не занимались сексом уже несколько лет, и все-таки что-то ее потрясло. Крохотные перемены у него в лице, на первый взгляд бесстрастном: глаза слегка удивленные, губы чуть приоткрытые. Что-то с задом соседки было неладно, как и с выражением Роновых глаз. А еще Агату потрясло внезапное осознание того, кем она не была.
Она открыла пассажирскую дверь и забралась в машину, а когда села, ее зад растекся по всему сиденью, до самых краев. Мисс Модное-имечко помахала им вслед – вся из себя красногубая и изгибистая. Губы у Рона были плотно сжаты, прямые, как полоса на кардиомониторе. «Бииииииииип», – словно пищали они.
– Бииииииииип, – вздохнула Агата, глядя в окно поезда.
15:52. Агата пустым взглядом впилась в лист бумаги и пробормотала:
– «Уважаемый…»
Интересно, а каким представлялось ее лицо мужу? Она не припоминала дня, когда подарила бы ему хоть один нежный взгляд.
Интересно, был ли он хоть когда-нибудь по уши в нее влюблен?
Голос Агаты и каждое ее слово всегда окрашивали оттенки нетерпения. Она сроду не разговаривала с ним по душам, а если наливала им обоим апельсиновый сок, то себе всегда брала стакан побольше. Заходя в комнату, она никогда не придерживала дверь и давала ей захлопнуться, даже если знала, что он идет следом. Она никогда не разминала ему затекшую шею, и Рон, склонив голову набок, сам себе с трудом растирал мышцы, перебирая пальцами, словно механик в поисках поломки. Агата видела его искаженное от боли лицо, но, ложка за ложкой, продолжала невозмутимо уничтожать свое картофельное пюре. Ей было все равно, болит у него что-то или нет, как были безразличны страдания какого-нибудь сироты в далекой истерзанной войнами стране.
