— Я те по-о-о-кажу. Я на-а-а-шим ребятам скажу. Они те ребра переломают, — тянул парнишка.
Кешка стер рваным рукавом пот со лба. Сел верхом на заборчик и показал парнишке язык.
Он хотел было прыгнуть во двор за чемоданом. Но во дворе какая-то баба развешивала белье и мужчина в белой рубахе выставлял на солнышко рамы.
Взять чемодан было невозможно.
— Ужо завтра возьму, — решил Кешка и отправился домой.
— И что же это за дети, — причитала тетя Паша, — на час дома оставить нельзя. Только и знают, что ломают да крушат.
Кешка нерешительно переступил порог. Мать схватила его за вихры.
— Ой, ей, ей, маменька, больше не бу-у-у-ду.
Глава III
ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЙ ПАССАЖИР
Комната.
Дверь.
Она закрыта.
За дверью — крик.
— Нет, это невыносимо. Когда вы наконец отстанете от меня с вашими мещанскими разговорами.
— Но поймите же, гражданка Бобрикова, — раздается скрипучий голос, — пятый месяц вы не платите за квартиру.
— А хотя бы и шестой.
Дверь с шумом раскрывается и вошедший быстрым движением захлопывает ее перед носом ошалевшего управдома.
Подходит к столу.
Оборачивается.
Да ведь это же наш старый знакомый, тот подозрительный кудлатый пассажир, который в вагоне поезда номер семьдесят восемь напугал тетю Пашу.
Он стоит задумавшись у стола.
Господи, до чего сера и однообразна жизнь. Днем до четырех стеклянная коробка кассы. Ведомости, шуршанье кредиток и неизменные:
— Распишитесь.
— Получите.
А дома вечно ноющая старуха мать. Жакт[6], нехватки.
Бобриков был человек выбитый, колея жизни шла мимо, а он брел около. Позади маячило обеспеченное детство, дом с табличкой: «Первой гильдии купца, почетного гражданина Данила Игнатьевича Бобрикова». Серая гимназическая курточка...
Жизнь могла быть такой ровной и спокойной и вдруг...
Революция перепутала карты.
Вместо юридического факультета — счетные курсы, вместо адвокатского фрака — спецодежда кассира.
Жизнь не удалась.
У Бобрикова было пылкое воображение. Привычки, вкусы, наклонности, воспитанные с детства, оставшиеся в наследство от буйных кутил отцов и дедов, чьи лица степенно глядели с порыжевших фотографий, не находили выхода. Жизнь положила тесные рамки.
Кончив работу, он часами валялся в постели. Мозг отдыхал, мечта за мечтой плыли в сознании.
И все сводилось к одному. Это одно преследовало всюду, даже во сне. Оно звучало внушительно. Оно глядело солидно. Это слово было — миллион.
«Вот если бы, — так обычно начинал он разговор с самим собой, — допустим, я выиграл миллион».
