сердца упорно единит?
А может матери к ребенку
в котором кровь ее течет,
заявленная ею громко,
когда любви возник отсчет?
Или жены - безмерной - к мужу,
его - безудержной - к жене,
чуть охлажденной быта стужей,
возросшей может быть вдвойне?
Все в мире движется любовью...
Но есть меж ними лишь одна,
что Богом видимо особо
таинственно освящена.
Годов заботами загружен,
в родной семье однажды сам
я вдруг случайно обнаружил
ее в глазах овчарки-пса.
Плыла рассвета в окнах завязь -
в дом на рассвете принесен,
он, пёс, лучил ее глазами,
и так, что был я потрясен.
И целый век свой куцый, краткий,
он эту отдавал любовь
кому был предан без остатка,
кто был и с ним самим собой,
кто и его любил любовью
подобной, пусть была она
и сдержаннее, и суровей,
и Богом не освящена.
Все времени подвластно кругу -
в тысячелетьях скрылся век,
когда охотники друг другу
открылись - волк и человек.
Семья вершит свой век, заучен
давно событий ход и цвет,
он труден ли, благополучен -
вершит, но Рекса больше нет.
1986, Cleveland.
Когда я читаю стихи Багрицкого...
"Ранним утром я уйду с Дальницкой,
дынь возьму и хлеба в узелке..."
Эдуард Багрицкий, "Возвращение".
ЭДУАРДУ БАГРИЦКОМУ
Когда я читаю стихи Багрицкого
потоком страстей их и мыслей влеком -
я вижу идущего вверх по Дальницкой
поэта со скромным своим узелком.
Печатая шаг по асфальту и камню
он строфы слагает поэм и баллад -
в них рядом бушуют и море и пламя.
Горяч и неистов их ритм и лад.
Аркадии пляжи, пески Ланжерона -
он вызнал и ласку и их теплоту.
С полнеба платанов акации кроны -
он славил осенних их листьев латунь.
В крылатке над берегом Пушкина видел он...
Пусть в вечность умчалось почти сто лет -
он поднял, что не был в Дантеса наведен
Поэтом уроненный пистолет.
И строфы звенели и зрели и крепли,
