16.06. Багаж уже в купе. Еще шесть минут. Стоя на перроне, Пат держит Анри за руки. Они одни, несмотря на тележки с багажом, на носильщиков, на всех этих людей, которые говорят, смеются, толкаются. Одни еще на пять, на четыре минуты. Поцелуй — ужасно сдержанный, тогда как нужно было бы крепко сжать друг друга в объятиях. Она выдохнула, как будто для того, чтобы не забыть это в дороге:
— Я вернусь, знаете, я вернусь.
Три минуты.
— Поднимайтесь, Пат. Пора.
Их руки расцепились, вновь встретились — еще один раз.
Взволнованная, Пат повернулась к нему спиной, преодолела несколько ступенек и поспешила к открытому окну своего купе. Сверху Анри показался ей еще меньше, как никогда, маленьким французом, еще более жалобным и еще более трогательным. Теперь они держались друг за друга только напряженными взглядами, стараясь изо всех сил вложить в них свои обещания.
— Я вернусь! — крикнула Пат, удивившись тому, как дрогнул ее голос.
Зазвучали свистки, они спешили разрезать по живому этих двух людей.
И поезд тронулся — неуловимый и непроницаемый.
Самое ужасное расставание — это когда отходит поезд, потому что до последней секунды еще можно прыгнуть на лестницу. Никто никогда не прыгает, но это всегда можно сделать. Пат смотрела, как Анри, неподвижный, отдалился на метр. Потом — на два. Он пошел рядом с ней, так близко, что она еще могла погладить его по волосам. Он побежал. Она крикнула:
— Я вернусь!
Потом он отстал. Он видел только светлое пятно ее волос, потом — ее руку. Он растворился в толпе. Пат упала на скамейку и, не обращая внимания на своих соседей, разрыдалась.
— Не нужно так плакать, мадемуазель, — сказал какой-то придурок.
Плантэн пошел к себе и надел свитер, потому что ему было очень холодно.
Ему стало плохо, он вывернул в раковину свои потроха, свою желчь, свои кишки, но, к счастью, сохранил сердце.
Затем он бросил взгляд на газовый кран. Он не сказал «нет». Возможно, он вернется к нему, когда-нибудь, если будет слишком тяжело.
Машинально он восстановил привычный порядок в квартире, собрал все картины и принадлежности художника и погрузил все эти фальшивые декорации в свою машину, чтобы вернуть хозяину. Потом, в 18.44 он поедет встречать жену с детьми на вокзал Монпарнас.
На кровати были чистые простыни, они больше не пахли прекрасной, незабываемой мелиссой.
Мамаша Пампин, сидевшая на своем коврике, как мешок с удобрениями, отступила, чтобы укрыться в своей комнатке.
— У него были глаза убийцы, — доверительно сообщила она мадам Флук через пять минут. — Я думала, он меня ударит.
