Опьяненная тысячелетней готической поэзией, молодая англичанка внезапно ослабела в руках Плантэна, и ее губы раньше времени совершили предосудительную церемонию. Фотовспышка одного из норвежцев запечатлела на пленке эту парижскую картинку. Анри закрыл глаза, он был уверен, что вновь увидит Собор Парижской Богоматери. Глаза Пат были широко открыты, она хотела сохранить для себя прочное воспоминание об этом туристическом происшествии.
Блестки желания потекли по их телам, как текла Сена вдоль их корабля.
— Я скоро приду к вам домой, — прошептала Пат.
Анри решил, не откладывая, начать изучение английского языка.
Он купил учебник по методике «Ассимиль» и даже преодолел уровень «ту tailor is rich» (мой портной богат). Каждый вечер после ставшего уже традиционным поцелуя перед отелем он возвращался к себе ошалевший, на подкашивающихся ногах. Затем стучал в дверь Гогая, который ждал его с книгой в руке, и приветствовал следующей фразой:
— Хау из е систе? (Как ваша сестра?)
Плантэн отвечал:
— Ши из пот вэл, хе аппитайт из нот гуд (Она неважно себя чувствует, у нее нет аппетита).
Усилия и произношение Анри забавляли Пат лучше всяких шуток. Акцент улицы Рамбюто был так далек от интонаций Кенсингтона, что иногда Пат не могла не взмолиться:
— Прекратите, Анри, я умру.
— Нет ли в вашем кармане моей книги? — безжалостно декламировал Плантэн, прежде чем перейти к фразе: «Эмили, у вас есть пиво для почтальона?»
В бумажнике, на сердце, он носил фотографию, сделанную на бульваре Сен-Мишель в вечер их встречи. Он смотрел на нее каждую свободную минуту, как только оставался один, и шептал:
— Какие же у нее красивые волосы!
«Ассимиль» снабдил его и таким меланхоличным диалогом:
— У вас есть цветы для меня?
— Нет, у меня есть розы, но они не для вас.
Ему казалось, что это отрицание нашептывает Пат — ирреальная и жестокая. Тогда Плантэн отшвыривал учебник и, грустный, начинал терзать себя перед неумолимым почтовым календарем.
Одиннадцатое августа кончилось. Двенадцатое августа прошло. Тринадцатое августа было вчера… «Она никогда не будет моей», — вздохнул он. Он никогда не будет обладать даже этим телом, не говоря уже о сердце. Что касается его тела, оно становилось все более чувствительным, более напряженным каждый вечер после поцелуя, который был с каждым разом более продолжительным, более страстным. Однажды, даже после того как она заговорила с ним по-английски с каким-то гневом, он хотел было войти в отель вместе с ней. Но в последнюю секунду Пат стала умолять его остаться на улице, и из любви к ней он подчинился. Когда дверь закрылась, он обозвал себя простофилей, придурком и мальчишкой. Пусть он и вел себя как джентльмен, но в сорок лет остаться в одиночестве, на улице, в холоде… потому что, несмотря на августовскую ночь, он весь продрог.
