— Скорее, козу отпущения, — обронил колючие слова в густой ворс ковра пожилой толстяк, прильнувший к двери другим, непострадавшим пока еще ухом.
— Александр Евстигнеевич! — неожиданно и совершено некстати ответил ему приятный женский голосок. Толстяк вздрогнул почему-то одним животом и поспешно отошел от двери в сторону стоящего в центре приемной дивана.
— Я здесь, — отозвался он, в скорбной позе опытного мыслителя усевшись на сдержанно зеленеющий велюр дивана. Взгляд глубоко и надолго погрузившегося в себя человека напрямую не встретил вошедшую в комнату изящную девушку. Но сразу поймал ее в обширные сети поля периферийного зрения. Не покидая образа философской озабоченности, Александр Евстигнеевич мгновенно отметил и винтажное платье новоприбывшей, и ее блекло-русые волосы, собранные на затылке в ретро-пучок, и нервно теребимый в руках внушительный ридикюль. Усилием воли мужчина сдержал поползшую было вверх бровь: здоровенная сумка удивительно гармонично сочеталась с непропорционально широкими кистями рук девушки, разбивая архаичность ее женственного образа на ряд несовместимых друг с другом частей. Весь ее вид громогласно противоречил времени и месту, эпатируя и вызывая сочувствие одновременно. Александр Евстигнеевич давно привык к ее странной дуэли с собственной женской судьбой, но всякий раз при появлении сей особы не мог противостоять своей внутренней улыбке.
— Александр Евстигнеевич! — стараясь привлечь внимание толстяка, с легким напором повторила винтажная девушка, направляясь к оккупированному дивану. — Вы не видели Веронику? Мы хотели обсудить с ней порядок выступления на субботнем концерте. Ребята заняты на репетиции и попросили меня спросить Веронику…
Не успев закончить фразу, она взмахнула гигантской сумочкой, инстинктивно стремясь отмахнуться от надвигающейся на нее беды.
Дверь в конце комнаты с демонстративным шумом распахнулась и оттуда медленно вышла, а скорее — выплыла черноволосая молодая женщина, вытирая большие красивые глаза явно мужским носовым платком. В ее взгляде сквозило нескрываемое торжество. Слезы, наполняющие глаза, не только не скрывали их выражение, но напротив, служа увеличительной линзой, преподносили его окружающему миру в отталкивающей совокупности мельчайших деталей. Увидев в приемной винтажную девушку и пожилого мужчину, брюнетка сморгнула, застигнутая врасплох, и в следующий миг подверглась таинственной метаморфозе. Александр Евстигнеевич непроизвольно передернул плечами: он так и не смог смириться с молниеносностью данных трансформаций, зрителем которых он становился неисчислимое множество раз. Ощущение, что в теле этой дамочки обитает сразу несколько личностей, не покидало его никогда. И также никогда он не мог перебороть растерянность, мучительно испытываемую им при наблюдении за уходом одной и появлением другой ее персоналии. Действительно ли она была сумасшедшей (но отнюдь не дурой) или же просто являла миру высшую одаренность гениальной актрисы — Александр Евстигнеевич так и не определился с ответом. Но точно знал одно: искренне полюбить эту женщину так трудно, что почти невозможно.
