Он слушал голос бога.
Знающий железо, плоть и огонь, настолько близкий к Пути солнца, насколько это позволялось ученику жреца, Койот был с детства одержим великим божеством. Рожденный в Ацтлане, к юношескому возрасту в тридцать лет он знал о Кецалькоатле больше, чем самые древние из старейшин, даже тех, что помнили Юкатан.
Прослушав запись, ацтек уверился окончательно: сердце змеиного бога никогда не принадлежало народу мешика. Кецалькоатль принес им горе когда-то — и принесет снова. Не сказал ли бог из машины, что следующий подносимый не достанется Солнцу, а будет подло убит белыми? Чтобы яростное светило, вырвавшись из ямы, покарало землю и всл живое. А если так, то о каких иных коварствах умолчал его раздвоенный язык?
Фонетическая машина щелкнула и снова заговорила, повторяя чужие слова.
— Эта запись является собственностью вооруженных сил Соединенных Штатов, — пропела игла мертвым девичьим голосом, и невидимый оркестр отыграл первые двенадцать нот чужой боевой песни. Когда военные горны затихли, фонетический ритуал был завершен.
Динь! И снова речь Кецалькоатля обожгла уши Койота из Ацтлана, повторяясь нота в ноту, с самой первой по самую последнюю.
— Здравствуй, дорогой соплеменник. Я родился в Омахе, штат Небраска, под именем Джон Гудспринг. Но теперь имен у меня семь, и нам с тобой следует помнить каждое.
Не прекращая сотрясать баллоном, воин поднялся и приблизился к наскальному рисунку. Трепеща и млея перед дерзостью своего поступка, он до отказа вдавил железный клапан.
— В хантсвильской тюрьме меня звали Остинхэд, в честь нашего полигона. Но это так, уголовная кличка, тебе она вряд ли пригодится.
Индеец довершил картину в несколько решительных широких росчерков. Краска шипела и оседала на скале чернейшим проклятием.
С-с-с-с.
— Для ацтеков — с ними ты уже знаком наверняка — я Кецалькоатль. Пернатый змей. Великий белый бог. Несущий знание. И это — не просто клички.
Бронзовый Койот шагнул назад и осмотрел послание. Ритуал еще не завершился. Койоту осталось изобразить Солнце — голодную, злую, покинутую спираль, от которой отвернулся черный бог. Но краска в баллоне для этого совсем не годилась.
Чтобы убедить братьев, нужен был другой цвет.
Ацтек подошел к жаровне, где прокаливались иглы и ножи, священные инструменты племени. Он подобрал два изогнутых лезвия и снова тихо запел.
Койот совершил немыслимое святотатство: осудил бога и проклял его земное воплощение. Огонь жаровни готов был испить его вину.
