…Пурпурная лихорадка у десятилетней Мартины де Тайон, падучая у некого мсьё Паре сорока лет от роду, золотуха у купца Эрбе, туберкулёз… В общем, вряд ли стоило завидовать посетителям мсьё Годфруа. Особенно тем, историю которых приходилось резюмировать кратко: solutus – скончался. Их было много – не знаю, специально ли лекарь выдал мне список почивших, намекая на перспективы, или просто был не таким уж чудесным врачевателем, но к обеду я перестала вздрагивать и представлять предсмертные муки всех этих несчастных. Се ля ви.
Несмотря на предсказанную жару, в тени сада было сносно, лишь периодически донимали мухи – можно подумать, у меня патокой на темечке намазано. Звуки открывающихся ворот, разговоры и топот копыт во дворе после полудня стихли, и уже ничто не помешало мне дописать подробности счастливого избавления неизвестной мне мадам Трюффон от лёгочной лихорадки при помощи барсучьего жира три раза в день, топлёного сала, разведённого на молоке, безоара и медовых лепёшек на спину и грудь. На этой весьма позитивной ноте опись больных закончилась.
Запустив перо в почти опустевшую чернильницу, я попала с лёту. Хороший знак.
Я подула на бумагу. Удостоверившись, что чернила подсохли, я аккуратно собрала «лекарские летописи» в стопку и направилась в кабинет мсьё. В приёмной и коридорах было безлюдно. Только одна девушка крестьянского вида удручённо прошла мимо меня вслед за Женевьевой в сторону палаты для бедных.
* * *
– Что, уже? – удивился мсьё Годфруа, когда я с чувством полного удовлетворения выложила перед ним свой труд.
– Да.
Он мельком взглянул на исписанные листы.
– У тебя прекрасный почерк.
– Благодарю, мсьё. Аббатиса всегда говорила, что я сильна в каллиграфии.
Продолжая заниматься чем-то своим, лекарь взял с полки деревянную ступку и бросил туда немного сухой яичной скорлупы, что горкой лежала в миске на столе. Активно начав толочь ее, он промурчал в усы:
– Абели, а напиши-ка покрасивее на пустой этикетке. Да-да, вот на этой, что прямо перед тобой лежит. «Рог Единорога. Принимать с осторожностью».
«О Боже! Святая Мария! Единорог! Где он взял единорога?! Воистину этот человек волшебник», – подумала я, едва не запрыгав от восторга и любопытства. Надеюсь, этот единорог остался жив, и у него снова вырастет рог. Интересно, а какого он цвета? Пожалуй, даже буквы для Жития Святых я не выписывала столь благоговейно. Я закончила, с волнением ища глазами сказочный рог. Но мсьё Годфруа взял с полки пустую склянку, высыпал туда толчёную скорлупу и, выхватив из моих пальцев чуть ли не светящуюся от восхищения этикетку, примотал её к горлышку серой бечёвкой. Я сглотнула и не удержалась:
