— Но в чем дело?
— Военная полиция. Поедешь с нами. Не вздумай поднимать шум.
Сильный толчок, лязг захлопнувшейся дверцы, и машина на бешеной скорости понеслась по пустынным улицам. Вскоре мы въезжали в ворота специального следственного центра ЭСА, в самом центре Афин, рядом с американским посольством. Перед входом в мрачный корпус издевательский плакат: «Добро пожаловать в ЭСА». Подгоняемая тычками, я даже не заметила, как оказалась в комнате, полной офицеров. В глаза бросилось знакомое лицо: сам начальник военной полиции майор Теофилояннакос. С ним я уже встречалась,
…Казалось, все старались перекричать друг друга, но громче остальных надрывался майор. Вопросы-обвинения сыпались градом. В ту минуту меня больше всего беспокоила судьба двух моих друзей. Ночью должен был попытаться бежать из тюрьмы Александрос Панагулис, приговоренный к смертной казни за покушение на премьер-министра Пападопулоса. Двое друзей должны были поджидать Панагулиса неподалеку от учебного центра военной полиции в районе Гуди, а затем отвезти его в надежное место. Я знала об этом плане и даже договорилась с одним американским студентом, чтобы тот нанял машину. Сама я всю ночь не могла уснуть и утром отправилась посмотреть, не видно ли на улицах каких-нибудь признаков побега — солдат, полицейских патрулей.
— Дайте мне воды…
— Нет.
А обвинения сыпались со всех сторон: я пыталась помочь бежать Панагулису, я поджидала его в автомобиле, чтобы переправить в подготовленное укрытие; и я раньше приезжала к тюрьме, чтобы на месте все прикинуть. Да, я знала о готовящемся побеге и всей душой хочу, чтобы Панагулис оказался на свободе. Все остальное чепуха.
Меня подтащили к столу, сунули в руки лист бумаги и карандаш.
— Напиши все, что делала за последние сутки. Это приказ.
Я отбросила бумагу.
— Вот видно, что ты коммунистка, — злорадно ухмыльнулся один из офицеров. — По инструкции Москвы они должны были вести себя именно так…
Час за часом продолжался допрос, причем обвинения становились все более фантастическими — винтовки, бомбы, убийства, а угрозы все более грубыми и страшными. Наступил полдень, когда следователи собрались уходить. И хотя я ни в чем не призналась, майор Теофилояннакос выглядел довольным. Он явно считал, что и без моих признаний сможет упрятать меня в тюрьму.
Его ненависть ко мне началась в 1969 году, когда я выступала свидетелем защиты на суде над 34 интеллигентами. Позднее ее, видимо, подогрела наша личная встреча в специальном следственном центре, куда меня вызвали для дачи показаний о связях с либералами. Я сидела к кабинете следователя, когда в дверях возникла его фигура: полный мужчина среднего роста, лет пятидесяти, в плохо сидящем коричневом костюме, с изрытым оспой лицом.
