И мрак, и свет, и кровь, и честь,
И — снова в драку буду лезть
За эту женщину и землю!
Но если вправду я ослеп,
И мой безумный пыл нелеп,
И если в темноту, как в склеп,
Меня слепая Вера прячет —
Где ты, мой горький поводырь?
Веди меня на тот пустырь,
Куда Всевышний допустил
Счастливых — как и я, незрячих.
Там ходят граждане толпой —
Кто пулей был сражён слепой.
Идут и в баню, и в запой
Все вместе. Им нельзя иначе!
Я думал — среди них поэт,
Которым грезил с детских лет,
Но мне открыли там секрет:
Поэтов бьют лишь пулей зрячей!
Там пьют всё то же, что у нас.
Но разливают не на глаз,
А так — на слух! И всё — как раз!
В таких условьях дружбе — крепнуть!
А хряпнув, скажут, например:
«Вон, этот — знаешь, кто? Гомер.
Всю «Одиссею» помнит, зверь!
А если вру — пусть мне ослепнуть!»
Моя возлюбленная, пой!
Восславим жребий тот слепой,
Который выпал нам с тобой —
Незрячими узнать прозренье!
И как бы ни был рок жесток, —
Я б кровью подписал листок,
Чтоб только дьявол или Бог
Нам дал уйти в одно мгновенье!
Так пусть слепа моя судьба!
Пусть не стереть клеймо со лба —
Ей до последнего столба
Я буду верен по-собачьи:
За стаи галок в феврале,
За листья в монастырской мгле,
За горький холмик на земле
И — пусть зовут меня незрячим!
