Я находится, следовательно, в той частичке пространства, которое оно занимает своим телом, как созерцающее из этой точки пространство; оно не относит к себе всего пространства, поскольку последнее существует, имея отношение к чистому субъекту или к сознанию вообще, и поскольку Я, таким образом ограниченное, считает себя созерцающим из определенной точки в противоположность всему остальному.
Точно так же Я находит себя во времени, в известном моменте его, как созерцающее, исходя из этого момента, время, которое было до него и будет еще впереди; оно находит себя во времени только вместе со всем временем. Прошедшее до его рождения и будущее после его смерти суть неустранимые условия его собственного существования во времени. Все это время приобретает объективность таким же образом, как и пространство, и существует, имея отношение к сознанию вообще. Сомнение, что оно все же существует всегда только в сознании индивидуума, и поэтому не могло бы в действительности существовать до его рождения и после его смерти, легко развеять.
Непосредственное сознание есть настоящее. Если в рефлексии оно становится только точкой соприкосновения прошедшего и будущего, т. е. само не имеет длительности во времени, то время состоит собственно только в представлении протекшего и наступающего времени, в представлении прошедшего и будущего оно всегда есть нечто, – мы избегаем вызывающего недоразумения слова представление, – такое, что сознается в моменте настоящего времени. Трудно сказать, что еще такого в этом содержании сознания, благодаря чему оно, находясь в сознании в настоящее время называется прошедшим, некогда пережитым. Но мы пользуемся и здесь тоже только признанным положением, что мысль эта обладает тою неотразимостью, которая вытекает из сознания вообще, и что объективное, т. е. от индивидуальностей независимое время может быть найдено путем анализа временных переживаний индивидуумов.
То обстоятельство, что время фактически всегда мыслится индивидуумом, что оно составляет содержание его сознания в настоящий момент, не может нанести ущерба независимости его в понятии от многих мыслящих его индивидуумов, как таковых ведь, и выше то же обстоятельство не могло искажать значения сознания вообще и всего того, что с ним связано. Здесь не имеет значения своеобразное различие содержаний сознания, зависящее от того, имеем ли мы воспоминание о лично прожитом времени или представление о заполненном времени до того момента, до которого доходят наши воспоминания. И если мы в настоящем слышим или представляем себе в воображении какое-нибудь событие, которое где-то совершилось, когда мы уже жили, и если мы вводим это происшествие в представляемый нами временной ряд, оно не становится ведь воспоминанием о собственном нашем переживании, и таким образом также время, в которое мы вводим такие события, как одновременные с нашими переживаниями, есть объективное. Следовательно, и время, которое мы сами пережили, не получает благодаря этому бóльшей и более надежной независимости, чем то время, которое мы предполагаем существующим до того момента, до которого простираются наши воспоминания; мы не можем не мыслить этого времени и не заполнять его вполне удостоверенными событиями. То, что я вспоминаю, как лично пережитое, не есть теперь в большей степени настоящее, чем то мною не вспоминаемое, что я должен предполагать с абсолютной необходимостью, например, мое рождение и все, что было до него.
