Мама обернулась к нам:
– Это сюрприз. Мы с мамой останавливались здесь, когда приезжали в Ричмонд за покупками.
Она открыла дверцу машины и изысканным жестом протянула руку швейцару. После минутной паузы он взял ее руку и с легким поклоном помог ей выйти из салона.
– Добро пожаловать в отель «Мэдисон», – произнес швейцар.
– Хорошо возвращаться, – промолвила мама.
Мы вслед за мамой вышли из машины. Швейцар взглянул на мои теннисные туфли, которые были заляпаны оранжевой грязью Байлера. Мама повела нас по лестницам, покрытыми коврами, в холл, похожий на пещеру. Там стояли в ряд колонны из мрамора с темными прожилками. Наверху, на высоте двух этажей, располагался потолок с гигантским витражом в середине. Повсюду были подсвечники, статуи, кресла, персидские ковры, картины.
– Мы можем себе позволить тут жить? – спросила Лиз.
– Мы не можем себе позволить не жить тут, – ответила мама. – После всего того, что пережили…
С тех пор как мы покинули «Мэйнфилд», мама говорила безостановочно. Теперь она рассказывала о коринфских колоннах отеля и широкой лестнице, которая фигурировала в сцене фильма «Унесенные ветром». Когда они с мамой жили здесь, сказала она нам, они ходили по магазинам, а потом заказывали чай и сандвичи в чайной комнате, где требовалось, чтобы леди были в белых перчатках. И мамины глаза сияли.
Я хотела напомнить ей о том, что она говорила раньше, мол, у нее нет ничего, кроме плохих воспоминаний, о времени, когда она росла, что она ненавидела белые перчатки. Но промолчала. Мама слишком радовалась. Кроме того, она всегда противоречила себе.
Около стойки портье мама попросила два соединенных друг с другом номера.
– Мама! – воскликнула Лиз. – Зачем?
– В таком месте мы не должны тесниться, – ответила она. – Это не мотель с неоновыми лампами, а «Мэдисон».
Посыльный привез на тележке наши тяжелые чемоданы. Мама дала ему на «чай» десять долларов.
– Давайте отдохнем, а потом пойдем за покупками, – продолжила она. – Если мы намерены обедать в ресторане, то нам нужна приличная одежда.
Лиз открыла дверь в нашу комнату. Комната была экстравагантно обставлена, в ней были камин и красные бархатные шторы с маленькими кисточками. Мы легли на кровать. Матрас был таким мягким, что в нем можно было утонуть.
– Такой мама никогда еще не была, – заметила я.
– Не так уж плохо, – усмехнулась моя сестра.
– Она все время говорит.
– Да.
– Может, у нее такое настроение, и оно скоро пройдет. – Я взбила одну из громадных подушек. – У мамы и у дяди Тинсли разные воспоминания о том, как они росли в «Мэйнфилде».
