– А этот палец не воровал.
Когда наши мешки наполнились, мы пошли назад через живую изгородь в «Мэйфилд». В лесу за оградой, в середине жаркого летнего дня, стояла тишина. У сарая мы остановились попить из водопроводного крана над корытом, пригладили волосы под краном, и вода потекла по нашим лицам.
– Может, мы еще пособираем, куз, – сказал Джо, вытирая щеки.
– Конечно, куз, – сказала я и тоже вытерла щеки.
Джо пошел по дороге, а я повернула к дому. Только я приблизилась к портику, как Лиз вышла из двери.
– Мама звонила, – сообщила она. – Она будет здесь через два дня.
В тот день мы с Лиз сидели около бассейна, разговаривали о приезде мамы и ели ежевику, пока наши пальцы не почернели. Прошло четыре недели и шесть дней, с тех пор как мама порвала с Марком Паркером и избавилась от него. Хотя мне очень нравился Байлер и меня очень разволновало знакомство с дядей Тинсли и встреча с семьей папы – даже с этим сварливым дядей Кларенсом, – мне действительно не хватало мамы. Мы были, как она всегда говорила, племя троих. Все, что нам было нужно, так это мы трое. Мне очень многое хотелось обсудить с мамой, больше всего моего папу, а еще мы с Лиз хотели узнать, какие у нее планы. Вернемся ли мы обратно в Лост-Лейк? Или куда-нибудь еще?
– Может, пока останемся здесь? – сказала я Лиз.
– Может быть, – сказала она. – Это же и мамин дом тоже.
С тех пор как мы приехали, мы все время приводили в порядок вещи дяди Тинсли, но в таком месте, как «Мэйнфилд», надо было еще много сделать. Спустя два дня после маминого звонка мы вытаскивали банки и ящики и вдруг услышали звук «Дарта», подъезжавшего к портику.
Мы с Лиз кинулись вниз по ступенькам, и тут как раз мама вышла из машины, за которой тянулся небольшой бело-оранжевый прицеп. Мама была в своем красном бархатном жакете, несмотря на то, что было лето, волосы подняты наверх, как она делала, когда собиралась идти на прослушивание. Мы втроем обнялись посреди дороги, смеясь и что-то выкрикивая, а мама все говорила – «мои дорогие», «мои детки», «мои драгоценные девочки».
Дядя Тинсли вышел из дома, прислонился к одной из колонн портика и наблюдал за нами, скрестив руки на груди.
– Славно, что ты все-таки забежала сюда, Шар, – сказал он.
– Мне тоже приятно повидать тебя, Тин, – сказала мама.
Мама и дядя Тинсли стояли и смотрели друг на друга, а я начала тараторить обо всем веселом, что мы живем в ее комнатах в «птичьем крыле», чистили бассейн, ездили на «Фармале», ели персики и собирали ежевику.
