– Твой папа был убит, – вздохнула тетя Эл, – потому что защищал честь твоей мамы.
Кларенс поклялся отомстить, продолжила она, но Бакки посадили в тюрьму, а когда он вышел, то уехал из штата прежде, чем кто-либо узнал об этом. Тетя Эл добавила, что она была рада тому, как все это обернулось, но исчезновение Бакки заставило Кларенса еще больше обозлиться на мир.
Она вынула фотографию моего папы из альбома и вложила ее мне в руку.
– Это тебе.
– Я чувствую, как все переменилось, – сказала я Лиз. На обратном пути в «Мэйнфилд» мы толкали руками велосипед, потому что мне хотелось поговорить. – Теперь я знаю, кем был мой папа.
– И теперь ты знаешь, кто ты, – произнесла Лиз. – Ты дочка Чарли Уайетта.
– Да, – сказала я. – У меня глаза папы и волосы папы, и тетя Эл сказала, что во мне есть его искра. Я дочь Чарли Уайетта.
Мы прошли мимо дома, где женщина подметала грязный двор. Утоптанная земля выглядела такой гладкой, будто была покрыта терракотовыми плитками. Женщина, сидевшая под портиком, помахала нам, и я помахала ей в ответ.
– Вот, ты уже приветствуешь людей, которых не знаешь, – сказала Лиз и ухмыльнулась. – Ты становишься местной.
Мы добрались до подножья фабричного холма.
– Я думаю, мне нравится то, как умер мой папа, – заключила я.
– Это все-таки лучше, чем дурацкий несчастный случай на фабрике, – заметила Лиз.
– Как сказала тетя Эл, он защищал мамину честь.
– Он не был простым механиком – хотя в этом нет ничего плохого.
– Я чувствую, что должна о многом расспросить маму, – сказала я. – Какого черта! Когда же она позвонит?
– Позвонит…
Когда мы вернулись домой, дядя Тинсли сидел за столом в столовой и работал со своей генеалогической картой семьи Холлидей.
– Бин, как все прошло?
– Ну, она узнала, как умер ее папа, – сказала Лиз.
– А вы знали?
– Конечно, – ответил дядя. Он указал на имя на карте. – Чарльз Уайетт, 1932–1957.
– Почему же вы мне не рассказали?
– Это было не мое дело, – сказал он. – Но весь Байлер наверняка знал об этом. Месяцами не говорили ни о чем другом. Или даже – годами.
Фабричные рабочие, которые пили пиво в бильярдном зале, всегда отчаянно дрались, бились на ножах, сказал он, и время от времени убивали друг друга. В этом не было ничего удивительного. А вот этот инцидент был особенным, он касался Шарлотты Холлидей, дочери Мерсера Холлидея, человека, на которого работали почти все в городе. Когда Бакки Малленс предстал перед судом, Шарлотта появлялась на людях, и все знали, что она носит ребенка наладчика станков, которого убил Бакки. Это был страшный скандал, и мама с папой ощущали себя униженными. Так же, как и Тинсли с Мартой. Все четверо чувствовали, что имя Холлидеев – имя, стоящее на проклятой фабрике, имя главной улицы города – было запятнано. Мама перестала ходить в клуб садоводов, папа отказался от игры в гольф. Каждый раз, когда дядя Тинсли проходил по городу, сказал он, он знал, что люди у него за спиной судачат о нем.
