Через два года всё-таки поблизости достроили и открыли долгожданную станцию метро. Количество «хитрых» пассажиров резко сократилось, но общность не пропала. У каждого была своя причина сохранить членство в негласном «клубе утренних соостановочников». Вот, например, я ехал на автобусе до станции метро, ветка которой позволяла добраться до работы без пересадок, что в итоге здорово экономило время. Мотивы других членов нашего «клуба» я не знал, и не хотел знать.
«Хитрые» пассажиры друг с другом не знакомились, в лучшем случае предпочитая полноценному общению вежливые кивки и полуулыбки. Да и стоит ли знакомиться с человеком, если видишь его каждое утро, но всего по три минуты. К тому же и люди были разные.
Самым колоритным был крепенький сухой пенсионер из «понаехавших», который постоянно ругал в полный голос власти, порядки, законы, молодёжь, полицию, демократов, националистов и все что ни попадя, а также запросто обращался за поддержкой к другим «остановочинкам». Ещё была молодящаяся женщина в несуразных нарядах, долговязый тощий очкарик, жирная школьница и неопределённого возраста мужчина, который всегда ходил в одной и той же куртке, мамаша предпенсионного возраста и её зашуганная доча, которая давно и прочно засиделась в девках, не без стараний собственного матриарха.
Но лично я все пять лет в сообществе автобусных пассажиров особо выделял одну пару: очень красивую девочку и зрелого мужчину, наверное, её отца. За пять прошедших лет девочка выросла и превращалась в потрясающе красивую девушку, а мужчина стал солиднее и представительнее, но весь поседел. Теперь он больше походил на молодого дедушку ранней внучки, чем на отца поздней дочки.
Девочка мне очень нравилась. Не ищите в моём поведении ничего предосудительного. Мне просто нравилось смотреть на красивую девочку и не более того. Если среднестатистический человек может бесконечно смотреть на горящий огонь, текущую воду и работающего человека, то я мог бесконечно смотреть на неё. Это было приятным бонусом моего утреннего моциона. У меня сразу улучшалось настроение, каким бы убитым оно ни было.
Кто-то ежедневно ездит на станцию метро «Площадь Революции», чтобы потереть нос знаменитой собаке, а я испытывал неодолимую тягу видеть на остановке по утрам свою красавицу. Без этого у меня всё валилось из рук и дела не клеятся.
Я не пялился на девочку нахально «в открытую». Я украдкой бросал взгляды, силился разглядеть её боковым зрением, любовался ею в попадавшихся отражениях. А самым простым инструментом незаметности были тёмные очки, надев их я превращался в Штирлица или Джеймса Бонда, и мог беззастенчиво разглядывать все, что мне заблагорассудится, не привлекая к себе внимание. Хотя со стороны я, скорее всего, выглядел как Мистер Бин или
