— Мы останемся здесь. Мы — югославы и нам не куда идти. Что еще остается делать?
— Что еще? Две тысячи людей с пугачами, физически изможденные, голодные, без боеприпасов, против двух, как следует ожидать, отборных танковых дивизий. И вы остаетесь здесь? Вы всегда можете капитупировать.
Ласло улыбнулся. — Вряд ли сейчас подходящее время для шуток, генерал.
Вукалович хлопнул его по плечу. — Я и не думал шутить. Я пошел наверх, к дамбе, к северо-восточному редуту. Проверю, такой ли полковник Янци безумец, как вы. И еще, полковник...
— Слушаю?
— Если начнется атака, я могу отдать приказ об отступлении.
—— Отступление!
— Не капитуляция. Отступление. Отступление, которое, будем надеяться, сможет привести к победе.
— Я уверен, генерал знает, о чем говорит.
— А вот генерал не уверен. — Пренебрегая возможным огнем снайперов с противоположного берега Неретвы, Вукалович поднялся и собрался уходить. — Когда-нибудь слышали о человеке по имени капитан Мэллори? Кийт Мэллори, новозеландец?
— Нет, — ответил Ласло. Помолчав, добавил: — Хотя постойте. Это тот, который в свое время лазил по горам?
— Он самый. Но, как мне дали понять, это — не единственное его достоиство. — Вукалович потер небритый подбородок. — Если то, что я о нем слышал, — правда, думаю, его с полным основанием можно назвать весьма незаурядной личностью.
— Так что насчет этой незаурядной личности? — с любопытством спросил Ласло.
— А вот что. — Вукалович внезапно помрачнел. — Когда все потеряно и не осталось надежды, в мире всегда найдется человек, к которому можно обратиться за помощью. Может, этот человек — единственный. Чаще всего, он действительно единственный. Но такой человек существует. — Он на секунду задумался. — Во всяком случае, так говорят.
- Да генерал — вежливо поддержал Ласло. — А этот Кий Мэллори, что он за...
— Перед тем, как лечь спать сегодня, помолитесь за него. Я это сделаю.
— Слушаюсь. А как насчет нас? За нас тоже помолиться?
— Недурная мысль, — отозвался Вукалович.
Края ложбины, в которой располагался лагерь майора Брозника, переходили в очень крутой и очень скользкий подъем, по которому сейчас взбиралась группа верхом на низкорослых лошадках. Большинству из всадников каждый метр давался с трудом. Лишь проводники, смуглые коренастые партизаны-боснийцы, для которых подобный рельеф являлся неотъемлемой частью их существования, преодолевали подъем безо всяких усилий. То же относилось и к Андреа, мерно попыхивавшему своей по обыкновению отвратительно пахнущей сигарой. Рейнольдс обратил на это внимание, и обуревавшие его неясные сомнения и тревожные предчувствия вспыхнули с новой силой.
